А. Прокопенко - Безумная психиатрия

Теперь ясно, что именно с благоволения партийной верхушки маховик репрессий против инакомыслящих набирал скорость. Создаются новые тюремные психиатрические больницы: 1961 год — СЫЧЕВСКАЯ (Смоленская область); 1964 год — БЛАГОВЕЩЕНСКАЯ (Амурская область); 1965 год — ЧЕРНЯХОВСКАЯ (Калининградская область) и КОСТРОМСКАЯ.

Если в 1956 году отмечен самый низкий уровень заполнения Казанской и Ленинградской ТПБ (соответственно 324 и 384 узника), то в 1970 году в Казанской больнице находилось 752 человека, в Ленинградской — 853, а в целом в спецбольницах МВД СССР — 3350 заключенных.

Естественно, увеличился поток арестованных за антисоветскую деятельность на СПЭ в ЦНИИСП. По данным Ф. Кондратьева, число таких людей в среднем составляло за год 350. Если во время первого пика поступления на экспертизу политических в 1961 году число вменяемых по обвинению по 70-й статье было незначительно, но все же превалировало над числом признанных невменяемыми (20 к 16), то к третьему пику, уже в 1972 году, из 24 человек вменяемыми были признаны только 4.

В таких условиях в 50 — 60-х годах началось трагическое перерождение психиатрии в СССР, в результате которого была подведена теоретическая база под психиатрические репрессии и образовалось целое поколение врачей, автоматически определяющих невменяемыми людей с психическими заболеваниями, особенно с диагнозом «шизофрения». Подобное решение сразу влекло за собой список ограничений: в профессиональных возможностях и вообще в дееспособности, в переписке и многих других, даже если они не привлекались к уголовной ответственности.

В свою очередь, у населения это вызывало стойкие антипсихиатрические настроения, выражающиеся в презрении к душевнобольным, страхе перед психиатрическим лечением и помещением в психиатрические больницы, ужасом перед психиатрами. Массовое сознание сместилось в область средневековья, когда с душевнобольными обходились как с одержимыми бесом.

Такой теоретической базой явилось учение о типах течения психических заболеваний, и в частности шизофрении. В соответствии с биологической концепцией академика Давыдовского шизофрения описывалась последователями крупнейшего советского психиатра профессора А. Снежневского как психическое заболевание, протекающее в периодической, приступообразной и непрерывной формах, причем непрерывное течение может быть как злокачественным, так и вялым, сопровождающимся непсихотическими симптомами и изменениями личности. Непсихотические симптомы и личностные особенности такого рода больных не приводят к существенной деградации и утрате социальной адаптации, но сопровождаются своеобразием духовной жизни, чудачествами, некоторой расщепленностыо психических процессов, переживанием своей отчужденности.

Само по себе квалифицированное описание вялотекущей шизофрении расширяло клинические представления врача и разубеждало его в правомерности классического учения Э. Крепелина о шизофрении как неизлечимой болезни, приводящей к своеобразному «раннему слабоумию». Вместе с тем вульгаризаторское расширение толкования вялотекущей шизофрении привело к тому, что любое отклонение в мышлении и поведении от социальной нормы стало трактоваться как проявление психического заболевания и при столкновении носителей таких психических качеств с реальной жизнью приводило к их госпитализации в психиатрические больницы и постановке их на учет в психоневрологические диспансеры.

Особенно безграмотным и бесцеремонным стало в этой связи отношение к тем молодым людям, которые проявляли интерес к философским проблемам, пытались осмыслить происходящие в стране социальные процессы и искали разгадку бытия в так называемой «буржуазной литературе». Термин «философическая» или «метафизическая интоксикация», применяемый К. Ясперсом для характеристики не связанного с болезнью становления личности в юношеском возрасте, стал синонимом рано начавшегося шизофренического процесса. Все эти представления, тиражируемые в массовом сознании, способствовали возникновению в обществе пренебрежительного отношения к любому инакомыслию и причислению к шизофреникам жалобщиков, изобретателей, реформаторов и т. д.

В судебно-психиатрическом плане это привело к расширенному толкованию шизофрении, для доказательства которой не требовалось какого-либо серьезного подтверждения. Кроме того, методическое руководство судебно-психиатрическими экспертизами, по-прежнему осуществляемое Институтом им. Сербского, не требовало мотивированного обоснования экспертного решения и связи болезни с инкриминируемым правонарушением. Достаточно было установить диагноз шизофрении, чтобы вынести вердикт невменяемости. Эти диагнозы и экспертные заключения выносились тысячам больных, в связи с чем потребность в психиатрических койках, в частности для принудительного лечения, росла из года в год и приводила к увеличению числа психиатрических больниц специального типа в системе МВД.

Учение о вялотекущей шизофрении, подменившее в значительной степени другие исследования в области клиники и этиологии психических заболеваний, отрицание каких-либо теоретических концепций зарубежной психиатрии, расходящихся с отечественной «идеологией», отрыв от философских и психологических корней и стали основой экспертных решений Института им. Сербского в отношении политических диссидентов. Судебно-психиатрические экспертные акты в отношении этих граждан носили обвинительный, а не описательный характер, особенности личности подэкспертных квалифицировались произвольно как «эмоциональная холодность», «метафизическая интоксикация», что часто противоречило материалам уголовного дела и показаниям родственников (пример — дело Н. Горбаневской, которую врачи обличали в эмоциональной холодности и отсутствии заботы о детях, вопреки показаниям родственников и близких знакомых).

Любые идеи, расходящиеся со стереотипными коммунистическими, квалифицировались как «реформаторские», увлеченность ими — как «охваченность» и «паранойяльность» и т. д., что позволяло лишать носителя подобных идей вменяемости (П. Григоренко и др.).

Врачи брали на себя смелость по особенностям личности экспертируемого судить о содержании высказываний, литературных или публицистических произведений и т. п., то есть выходили за рамки своей компетенции и проявляли возмутительное психиатрическое высокомерие, основанное на невежестве, политической ангажированности и страхе.

Знакомство специалистов Независимой психиатрической ассоциации России с историями болезни политических диссидентов в психиатрических больницах со строгим наблюдением, в которых не всегда объективно и крайне скупо описывается психическое состояние этих лиц, говорит о жестокости и медицинской нецелесообразности столь длительного (от 3 до 15 и более лет) пребывания в тюремных условиях.