Фердинанд Грегоровиус - История города Рима в Средние века

Между тем в знании латинского языка и наук совершенствовались даже те самые народы Германии и Галлии, которых римляне не переставали обзывать варварами. Какой-нибудь Гинкмар из Реймса казался римским кардиналам чудом. Поэзия, как духовная, так и светская, окончательно смолкла в Риме; у римлян не оказывалось таланта даже на то, чтобы сложить, хотя бы варварскими стихами, какую-нибудь надпись для мозаик в церквях, на городские ворота и на надгробные памятники, и в это же самое время франкские летописцы, как Эрмольд Нигеллус, писали свои истории латинскими стихами, а немецкие поэты, отцы которых еще были язычниками, создавали на могучем первобытном языке германского народа свои евангельские гармонии, оригинальность которых и поныне приводит нас в изумление. Рим уже не давал более никаких теологических трудов. Чтобы написать историю города и увековечить его замечательную судьбу со времен Пипина и Карла, не нашлось ни одного летописца. Германия, Франция и даже Южная Италия, где исторические записи велись в Монте-Касино, дали нам в наследие большое число хроник; но римские монахи были настолько безучастны к истории своего города, что события, происходившие в нем в ту эпоху, остались для нас окутанными полнейшим мраком.

Но именно в эту же самую эпоху папство ревностно продолжало вести свою древнюю хронику. Со времени образования церковного государства — с той поры, как возросло могущество не только пап, но и епископов, владения которых превратились в богатые иммунитеты, — еще более стала чувствоваться необходимость передать потомству историю церквей в порядке смены их пастырей и в виде жизнеописаний последних. Такая необходимость чувствовалась, очевидно, повсюду, так как в эту эпоху создалось множество подобного рода сборников и в основу всех их были положены перечни епископов, их письма или регесты и другие акты. Помимо Рима, Агнеллем была составлена, правда, варварская, но тем не менее ценная, история архиепископов Равенны, диаконом Иоанном — жизнеописание епископов Неаполя. Таким образом, сложилось мнение, что в эту самую эпоху был собран проредактирован Liber Pontificalis, и именно Анастасией, с именем которого неразрывно, хотя и неосновательно, связывается вообще книга пап.

Этот Анастасий, носивший звание «библиотекаря», жил при Николае I и Иоанне VIII. Достоверно неизвестно, принадлежат ли Анастасию биографии даже тех пап, которые были его современниками. Жизнеописания пап в форме календарных отметок и перечисления годов правления и деяний их велись уже со II и III веков Со времени Григория Великого в этих описаниях стали пользоваться еще письмами и актами пап. Из такого же материала, все более разраставшегося, возникли официальные жизнеописания пап; самые полные из них принадлежат эпохе Каролингов. Описания эти совершенно не имеют характера летописей, и это затрудняет пользование ими; они представляют собой нескладную смесь очень точных заметок о постройках, о пожертвованиях и о действительных исторических событиях. Дурной стиль жизнеописаний не имеет ничего общего с языком римской канцелярии, который в регестах Николая I и Иоанна VIII, по счастью, дошедших до нашего времени, так пленяет нас своим изяществом, ясностью и силой. Тем не менее значение жизнеописаний, как почерпнутых из самых надежных источников, неоценимо и не умаляется даже теми искажениями, которые в интересах папства намеренно сделаны в изложении фактов. Если бы не существовало жизнеописаний, для нас остались бы совершенно неизвестными многие века существования и папства, и города Рима. С биографией Николая I традиционное ведение книги пап прерывается, и нам в нашем дальнейшем изложении истории города не раз придется пожалеть об отсутствии этого источника.

Библиотекарь Анастасий был знаком также с греческим языком и перевел хронографию Никифора, Георгия Синкелла и Феофана и другие произведения греческой церковной литературы. Согражданин Анастасия, диакон Иоанн, также понимал по-гречески, и им написана жизнь Григория Великого, причем он воспользовался актами Латеранского архива. Нельзя не отметить, что подобная монография явилась именно в эпоху Каролингов и после того, как автор пережил правление Николая — папы, своею деятельностью и величием напоминавшего Григория Великого. Произведение это представляет самостоятельный труд и поразительно отличается от совершенно сухого изложения во всех жизнеописаниях пап. В нем виден автор, сведущий в риторике и обладающий живой фантазией; он стремится, правда не вполне успешно, достигнуть в своем изложении изящества и полноты и обнаруживает некоторое знакомство с древней литературой.

Личная слабость преемников Карла, их жалкие страсти и раздоры из-за монархии, которую окончательно погубила ленная система, значительно подняли в ту эпоху авторитет папы. В лице Николая I священный папский сан явился в сочетании с такой смелостью характера, какой обладали только немногие папы. С внутренними достоинствами Николая I гармонировали его знатное происхождение, благородный внешний облик и образование, поскольку, конечно, оно было возможно тогда; что же касается того счастья, которое дается, властью, то его выпало на долю Николая I столько, сколько не выпадало ни одному папе со времени Григория Великого. Николаю удалось сломить и силу короля, и силу епископов, а ослабленная имперская власть стала пустым призраком после того, как бездетный Людовик отдал всего себя хотя и мужественным, но ничтожным и бесконечным войнам в Нижней Италии. Между тем в папстве уже явилась мысль о всемирной духовной монархии — мысль, которой позднее проникся Григорий VII и которую осуществил

Иннокентий III. Понятие о Риме как нравственном средоточии мира сохранялось в виде предания, которое ничем не могло быть уничтожено. И чем более утрачивала единство и могущество имперская власть, чем меньше оказывалось в ней сил для того чтобы быть политическим центром христианских народов, тем больше приближалось к осуществлению притязание папства стать душой и творческим началом христианской республики, в которой на долю светских властителей оставалось быть только орудиями, подлежащими смене.

Как бы следуя великому историческому призванию, папство, вынужденное обстоятельствами, вдохнуло в римскую имперскую власть новую жизнь; но едва только эта власть была создана, как духовная организация немедленно вступила в тайную борьбу с политической организацией. Если бы римский император как христианский монарх мог править так же, как правили Константин и Феодосии, когда в провинциях всякая автономия была совершенно подавлена, тогда и папа мог бы разделить власть с императором, предоставив последнему тяготы мирского управления и оставив за собой всю сферу духовного управления. Но с ростом человечества в монархии Карла возникло множество отдельных сил, и все они стали во враждебные отношения и к папству, и к имперской власти; этими силами оказались различные национальности, местные церкви, герцоги, епископы и короли различных народов, права и вольности, привилегии и иммунитеты; все эти начала естественного обособления и германской индивидуальности не замедлили объявить войну как политическому, так и духовному строю. Что касается имперской власти, то она была ослаблена этими силами, так как ее единство пока было только еще внешним и ее основу составляли одни только материальные и преходящие условия. Но нераздельное нравственное начало папства, несмотря на поражения, которые постигали его порой, могло овладеть названными силами. Неизменно сохраняясь во все времена и оставаясь неприкосновенным в своем внутреннем содержании, несмотря ни на какие политические перевороты, это начало не переставало одерживать победы над враждебными ему началами власти королевской, епископской и имперской. И такая победа была неминуема, так как в людях утверждалось самой верой, этой единственной неодолимой силой на земле, что начало папской власти есть неземной источник всякой другой власти и что она — та недвижимая ось, вокруг которой вращается духовный мир.