Фердинанд Грегоровиус - История города Рима в Средние века

Гражданская юстиция перешла так же в ведение сената; но судебная палата (Curia Senatus), помещавшаяся на Капитолии и состоявшая из сенаторов и юристов, нередко пополнялась дворцовыми судьями и judices dativi в качестве шеффенов, так что некоторые судебные акты являются совместными решениями и сенаторского, и папского суда. Сенат стремился подчинить своей юрисдикции, forum senatorium, даже такие гражданские дела, в которых обе стороны, как истец, так и ответчик, принадлежали к духовному званию. Но папы оспаривали эти притязания, и папская курия продолжала действовать наряду с курией сената; в спорных делах церквей мы постоянно находим решения, постановленные судом папы независимо от суда сената, и часто случалось, что стороны апеллировали то к папе на сенат, то наоборот. Таковы были основные черты устройства, принятого римлянами и делающего честь их гражданской энергии. Суверенитет папы был, правда, в принципе признан ими; но, наряду с этим признанием, они провозглашали так же свою политическую автономию, и с той поры Рим по праву стал самоуправляющейся республикой, которая объявляла войну и заключала мир независимо от папы.

Договор с Евгением III Рим не прекратил, однако, сильных волнений, которыми были охвачены и Рим, и провинция. Знать и духовенство чувствовали раздражение против сената, стремившегося подчинить своей власти всю Кампанью. Тиволи дал повод к новым беспорядкам: римляне потребовали уничтожения этого города. Не имея возможности воспротивиться такому требованию, папа дозволил срыть стены в Тиволи; но это не успокоило римлян. В конце января 1146 г. Евгений III принужден был бежать от своих мучителей в Транстеверин, может быть, в замок Св. Ангела, который все еще находился во власти Пьерлеоне. Изнемогая, подобно Геласию, под бременем жизни, Евгений оплакивал свою судьбу и, вздыхая, повторял слова св. Бернарда, что римскому пастырю приходится пасти не овец св. Петра, а волков, драконов и скорпионов. В марте Евгений уже перебрался в Сутри и в мае в Витербо, где оставался до конца года. После того он направился в Пизу, а в марте 1147 г. через Ломбардию во Францию, где король Людовик готовился ко Второму крестовому походу.

Хотя Евгений бежал, но он все-таки не был изгнан силой оружия, и римляне за время двухлетнего отсутствия папы считали заключенный с ним договор все так же действительным, видя в сенате учреждение, получившее свои полномочия от папы. Чувствуя себя теперь, однако, совершенно независимыми, они немедля напали на Тиволи и казнили смертью многих граждан. Казалось, Рим вернулся к давно прошедшим временам: так же, как в древности, Рим теперь имел сенат и вел войну с латинскими и тусцийскими городами, которые, в свою очередь, снова соединились вместе, чтобы вести борьбу с Римом. В это же время высшие представители знати, преследуя свои личные интересы, совершали набеги на церковные патримонии. Каждый грабил все, что только мог. Церковная область распалась на несколько незначительных деспотий с баронами во главе, которые, относясь одинаково враждебно и к папе, и к сенату, ослабляли автономию Рима. Тирания этих знатных лиц чувствовалась особенно сильно в Лациуме, бедной провинции, где не было, как в Тусции и Умбрии, богатых общин, которые могли служить противовесом знати. Так разбрасывались силы римского народа в борьбе с городами и капитанами, между тем как в самом Риме, где Иордан Пьерлеоне в качестве начальника милиции сосредоточил в своих руках власть, шла жестокая междоусобная война и разыгрывалась одна из самых ужасных революций.

В этот именно период времени появляется в Риме и выступает демагогом Арнольд Брешианский, находившийся до того в неизвестном изгнании. Знаменитый еретик вернулся в Италию по смерти Иннокентия II и в Витербо был даже снова присоединен к церкви Евгением III, когда дал обет смириться и молчать. Наложенную на него епитимью ему предстояло выполнить, конечно, у святых мест в Риме. Таким образом, Арнольд, вероятно, прибыл в Рим в одно время с Евгением, возвращавшимся из Витербо. Сначала Арнольд здесь ничем не заявлял о себе, но когда папа бежал во Францию, Арнольд выступил перед народом и, уже не думая более о клятве, данной папской курии, стал снова излагать римлянам свое прежнее учение.

Переворот, происходивший в Риме, властно захватил Арнольда; его римские друзья, и прежние, и новые, убеждали его отдать свои силы делу народа, и, полны надежд, Арнольд стал развивать свой политический идеал, восставая против dominium temporale папы. Учреждение римской общины являлось для Арнольда обстоятельством, в высшей степени благоприятным; как скоро гражданская власть была бы отнята здесь у папы, все другие церковные государства тем самым были бы точно так же уничтожены, и христианская община снова приблизилась бы к демократическому строю древней церкви, чуждой всякой политики. Таким образом, главная задача, предстоявшая Арнольду, сводилась к тому, чтобы оказать содействие установлению в Риме республики на началах гражданской независимости.

Религиозная секта, основанная Арнольдом в Брешии, возродилась теперь в Риме. Учение о бедности и чистоте нравов, как отличительных особенностях апостолов, приобрело Арнольду много сторонников; этим учением он приводил в восторженное состояние в особенности женщин. Последователей Арнольда называли «lombardi» или арнольдистами. Римский сенат, не колеблясь, примкнул к политической доктрине, которую развивал пламенный народный оратор. Изнуренный постами вдохновенный монах, стоя на развалинах Капитолия, произносил свои речи перед patres conscripti в том самом месте, где некогда говорили сенаторы — распутные владельцы тысяч рабов. Свои страстные речи, для которых темой служили и отцы церкви, и Вергилий, и законы Юстиниана, и Евангелие, Арнольд произноси» на испорченном латинском языке, lingua rustica, языке мужицком, который привел бы в ужас Варрона и Цицерона; но этот же язык сто лет спустя стал языком Данте и создал новую литературу.

Арнольд часто говорил в официальных собраниях. В своих речах он указывал на высокомерие, корыстолюбие, ханжество и порочность кардиналов; их коллегию он называл меняльной лавкой и разбойничьим вертепом. Во всеуслышание перед народом он объявлял, что папа не есть преемник апостолов и пастырь душ, а поджигатель и убийца, церковный палач и губитель невинности, который только откармливает свое тело и наполняет свой денежный сундук чужим добром. Оказывать ему повиновение и почтение никто не обязан. «Помимо того, нельзя терпеть таких людей, которые хотят обречь на рабство Рим, средоточие империи, источник независимости, властителя мира».

Можно себе представить, как эти речи реформатора, отличавшегося своей безупречной жизнью, должны были действовать на римлян, питавших ненависть к церковному правлению. Арнольд был великим человеком того момента, и капитолийская республика формально призвала его к себе на службу. Он был советником в делах городского устройства и в этом отношении не составлял какого-либо исключения, так как в Италии во все времена церковные реформаторы переходили в сферу политики и превращались в демагогов. Возможно, что практический смысл ломбардца был отчасти ослаблен впечатлениями, произведенными на него римскими развалинами и что Арнольд излишне отдавался древним традициям. Начавшееся изучение кодекса Юстиниана в связи с воздействием памятников и преданий старины держало римлян в заколдованном круге. Между тем как в других местах демократические учреждения развивались естественным порядком, римляне стремились воскресить развалины своего прошлого и терялись в несбыточных мечтах о подобающей им власти над миром. Сам Арнольд советовал застроить вновь Капитолий, восстановить древнее сословие сенаторов и даже учредить в обновленной форме сословие всадников. Восстановление этого сословия нельзя ни в каком случае считать одной только фантазией: в других городах оно тоже существовало. Арнольд имел в виду объединить мелкую знать, которая относилась к народу дружелюбно, и противопоставить ее, как вооруженную силу, аристократии консулов и капитанов.