Фердинанд Грегоровиус - История города Рима в Средние века

Здесь он тотчас после своей победы был избран пожизненным сенатором. Он с радостью принял власть над городом и снова послал в Рим в качестве своего наместника Иакова Кантельми, которому Гвидо Монтефельтре немедленно передал

Капитолий за 4000 золотых гульденов. Папа, который уже раньше освободил его от отказа от сенаторского звания, утвердил его в этом звании на десять лет. Поэтому Карл 16 сентября еще раз вступил в должность и с этого времени стал называться «сенатором высокого города». Римлянам, стоявшим за него или сражавшимся в его рядах на Палентинском поле, он роздал имения; Иоанн Франджипане был также щедро награжден.

Установив своих управителей в Капитолии и объявив гвельфам о своей победе, Карл в начале октября возвратился в Дженаццано, чтобы оттуда отправить пленных в Неаполь и там их казнить. Из них только Конрад Антиохийский получил свободу. Жизнь его была спасена благодаря тому счастливому случаю, что жена его до сих пор держала заложниками в Сарачинеско обоих Орсини — Наполеона и Матеуса, братьев могущественного кардинала Иоанна Каетана, будущего папы Николая III. Конрада разменяли на этих прелатов. Он был родоначальником латинского рода графов Антиохийских, который еще в XIV и XV столетиях пребывал в замках Антиколи и Пилио на Серроне, а также и в самом Риме всегда оставаясь гибеллинским и враждебным папам; впоследствии он пришел в упадок.

Жизнь инфанта Энрико была пощажена в силу соображений о кровном родстве его с Карлом и во внимание к королевскому дому Кастилии. Бывший сенатор был заключен сначала в замке Каноссе, потом в Кастель-дель-Монте в Апулии, где он мог слышать горестные жалобы трех сыновей Манфреда. Напрасны были просьбы о его освобождении королей Англии, Кастилии и Арагона; напрасны негодующие воззвания разгневанных поэтов; жалобы о судьбе Дон Арриго и похвалы его рыцарским достоинствам живут еще и теперь в песнях трубадуров, в канцонах Жиро де Калазона и Поля Марсельского. Только в 1291 г. он был освобожден, после чего возвратился в свое отечество Кастилию, где и умер в 1304 г.

Голова последнего Гогенштауфена упала в Неаполе 29 октября 1268 г. Изъяв его из пределов власти церкви, Карл поспешил убить несчастного претендента, который смущал бы его сон, даже находясь в самой глухой тюрьме. Казнь Конрадина и его благородных друзей была единогласно заклеймлена приговором современников и потомства как нечестивое действие тиранической боязни и скоро была отомщена историей. Никакая софистика не могла смыть с убийцы этой крови. Были голоса, обвинявшие Климента IV в со участии: и действительно, на нем лежит более чем тяжелый упрек за то, что он не потребовал от Карла Конрадина как состоявшего под отлучением и взятого в пределах Церковной области и не захотел удержать топор палача. Он предвидел кровавую развязку, так как хорошо знал характер Карла. Папа желал смерти последнего внука Фридриха II и одобрял ее, потому что она положила бы навсегда конец всем притязаниям Гогенштауфенского дома. Если бы Климент IV громко высказал свое неудовольствие или хотя бы человеческое сострадание к жестокой судьбе Конрадина, права которого перед Богом и людьми были ясны, как солнце, то это бы скрасило память папы, на долю которого выпало счастье закончить гибель великой Швабской династии. Но он промолчал, и в этом его приговор. 29 октября упала голова Конрадина, а 29 ноября Климент IV умер в Витербо. Поражающий образ невинного внука Фридриха II, когда он на эшафоте Неаполе поднимал руки к небу и потом молился на коленях, чтобы воспринять смертный удар, — этот образ стоял у смертного одра папы и омрачал его последние часы. Его страшила также мысль о чрезмерном могуществе победителя. Если как священник он находил в своем сознании удовлетворение, что папству удалось истребить род своих смертельных врагов, то вместе с тем его должно было мучить сознание того, что действительная выгода от этой победы была им передана в руки тирана, который был теперь королем Сицилии, сенатором Рима, наместником Тусции, протектором всех гвельфских городов и, как можно было предвидеть, скоро мог сделаться повелителем Италии и притеснителем церкви.

После быстро пройденного и блестящего жизненного пути, принадлежащего скорее к области романтической поэзии, чем исторической действительности, Конрадин заключил собой героический ряд представителей рода Гогенштауфенов, а также и их долгую борьбу с папством и за владение Италией. Но если жребий этого благородного юноши был ужасен и несправедлив, то и суд истории был вполне основателен: Германия не должна больше властвовать над Италией, старинная империя франков и Оттонов не должна быть восстановлена. Если бы внук Фридриха II победил Карла Анжуйского, то он бы явился возобновителем того положения вещей и той борьбы, которые уже не находили себе в стремлениях народов ни жизненной силы, ни права на существование. Вся Германия прониклась самой глубокой горестью при известии о его гибели; но никакой государь, никакой народ не восстали, чтобы за него отомстить. Швабская династия умерла, и Конрадин был последней жертвой, принесенной принципу ее легитимности. Великие династии представляют собой системы своего времени, и они падают вместе с последними; никогда никакая политическая или священническая власть не могла обновить исторически пережившей себя легитимности. Не было более великого рода, представлявшего столь великую систему, чем Гогенштауфены, во время более чем столетнего господства которых средневековая борьба за принципы нашла свое высшее развитие и свои сильнейшие характеры. Война обеих систем, церкви и империи, взаимно уничтоживших одна другую, чтобы дать свободу движению духа, была высшим пунктом Средних веков, и на нем стоит Конрадин, прославленный своей трагической смертью. Хотя великая династия Гогенштауфенов сама и была побеждена, но борьба, которую она вела, продолжалась победоносно в других процессах, служивших к освобождению человечества от чрезмерной власти духовенства, которые были бы невозможны без дел, совершенных этим родом героев.

Карл, по-видимому, дошел до мысли подчинить своему скипетру весь полуостров и даже завоевать греческую империю, для чего он уже давно составил себе план. Однако на троне Фридриха II он был лишь ненавидимым завоевателем. Он не имел дара мудрого и искусного управления и широкого взгляда законодателя; он принес завоеванным им странам только проклятие долгой феодальной деспотии.