Фердинанд Грегоровиус - История города Рима в Средние века

Если бы Иоанн XXII признал совершившиеся в Германии факты и утвердил Людовика, то избавил бы себя от страшных бурь в Италии; но папа этот был мелочного ума, споролюбивый теолог, без политических взглядов и раб воли Роберта Неаполитанского. Распря между ним и королем римским разразилась немедля, как только Людовик стал давать чувствовать давление свое в имперской области Ломбардии. Призываемый на помощь сильно угрожаемыми гибеллинами, он потребовал в апреле 1323 г. от кардинала-легата снятия осады Милана и прекращения войны против прочих городов империи. Когда же этого не последовало, то он командировал на защиту Галеаццо 800 рейтаров, и эта мера имела большой успех. Осада Милана была снята; освобожденный город поклонился 23 июня римскому королю. В качестве такового стал теперь Людовик выступать в Италии. Он принял челобитие Эсте Ферраррой; он назначил генерал-викарием графа Бертольда фон Нейффен; он заключил союзный договор 28 июня 1323 г. с Каном Гранде, сделанным им наместником в Вероне и Пиаченце, с Эсте и с Мантуей и Моденой.

Все это повергло Иоанна XXII в безрассудный гнев. Он соединил врагов Людовика и поднял на ноги все для низвержения его с трона. 8 октября 1323 г. объявил он, что Людовик, избрание которого не было им утверждено, присвоил себе титул и права короля римского и потребовал, чтобы он в трехмесячный срок отрекся от управления империей, отменил свои акты и выслал преданных за ересь отлучению Висконти. Он повелел, наконец всей империи не признавать Людовика королем римским. На это папское объявление войны король созвал на совет знаменитейших теологов и докторов, именно болонских и парижских, и призвал, таким образом, на поддержку свою независимый дух науки. 18 декабря отразил он папскую сентенцию контрдекларациев, которой утверждал о своих правах в империи и отвергал присвоение оных себе папой ввиду того, что он уже сделан был королем римским путем законного избрания имперскими князьями и признанием со стороны Германии. Необдуманный вызов со стороны Иоанна XXII поистине заставляет дивиться. С подобной торопливостью никогда, даже во времена величайшего всемогущества церкви, не поступал ни один из его предшественников. Папа явно нуждался в ссоре с империей для придания значения себе самому и для выведения церкви из малого и тесного района дел, на который она была осуждена в Авиньоне. Иоанн XXII копировал Иннокентия IV и вызывал бездарного Людовика сыграть в отношении к нему роль Фридриха II. 23 марта 1324 г, объявил он короля подвергшимся in contumaciam; 13 июня подверг его отлучению, лишил всех званий и освободил его подданных от верноподданнической присяги. Подобный гнев папы разожгла великая победа под Ваврио, одержанная в феврале над папским войском Марко и Галеаццо Висконти. Людовик вышел теперь из себя; он собирал парламенты во Франкфурте и Регенсбурге, протестовал манифестом и апеллировал к Вселенскому собору на этого папу, узурпатора империи, завзятого еретика, поносителя народного права. Имперские князья сделали дело своего короля своим собственным; провозглашение отлучительной буллы воспрещено было под страхом объявления вне закона, и таковое действительно постигло архиепископа зальцбургского.

Людовику Баварскому пришлось, таким образом, в столь далеко зашедшую вперед эпоху в качестве последнего германского императора рыться в старых архивах для защиты мечом независимости светской области, тогда как его недосягаемый, задорный противник спокойно мог лицезреть развитие этого «процесса» в Авиньоне. Изменение времен и характеров, моральная ничтожность как Иоанна XXII, так и Людовика умаляют сочувствие к их борьбе, и после долгой истории ее между церковью и империей она стала бы невыносима как утомительное повторение или как карикатура великого прошлого, если бы не была все же связана со столь в высшей степени важными элементами, свидетельствующими о неудержимом прогрессе мышления в человечестве и имевшими самое целебное воздействие для реформации.

Представитель мирских прав нашел себе союзников прежде всего в самой церкви. Здесь доктрина об евангельской нищете создавала беспрестанный материал сильного брожения в общине францисканцев. Пытливый ум монахов наполнял отвлеченную их деятельность размышлениями о допустимости стяжания, таившими в себе, как ни комичны могли казаться они по форме, глубокие и серьезные вопросы. Знаменитые словопрения о естестве или о воле Христа, об исхождении Святого Духа, о непорочном зачатии и прочие догматы, произведшие некогда столь великие эмоции в христианском обществе, являлись для человечества отвеченными, безыскусный же вопрос, имели ли Сын Божий и ученики его собственную верхнюю одежду, получал среди исторических условий вооруженной светской юрисдикцией церкви весьма важное и прямо практическое значение. Раздоры среди миноритов, из числа коих строгие спиритуалы отделились от орденской общины, разгорелись при Иоанне ХХII сильнее прежнего. Секты, построенные на тезисе абсолютной нищеты, со страстностью поднялись в Южной Франции, в Бельгии и в Германии. Доктрина их нашла сочувственный отголосок и в Италии, ибо здесь целестинцы с фанатическим благоговением хранили память святого Петра Мурронского, а смелые вожди сект, предводители апостольского ордена нищеты Гергард Сегарелли Пармский и героический фанатик Дольчино де Новара своей жизнью и смертью оставили глубокие следы в сердцах народа. Нищенствующие братии, фратичелли, лолигарды, бегарды, глубокие мистики, евангелические враги мирской роскоши, все глубже погрязавшей в пороках времени церкви, с экстазом проповедовали по площадям и улицам, что папа и церковь его еретические и что те лишь блюдут Евангелие Христа, которые подражают скромной жизни Спасителя. Иоанн XXII осудил эти учения. Марсельская инквизиция сжигала этих людей, радостно всходивших на костер, чтобы смертью запечатлеть приверженность свою к нищете. Друзья почитали их за мучеников. Повсюду подымались голоса, отвергавшие наравне со светской и духовную власть папы как противоапостолическую. Партийная борьба гвельфов и гибеллинов была, казалось, занесена в саму церковь, где партии эти нашли отражение свое на схоластической почве в доминиканцах и францисканцах, в скотистах или реалистах и в номиналах. В 1322 г. возгорелась жгучая распря между доминиканцами и миноритами по вопросу: обладал ли Христос или нет мирским достоянием? Под председательством генерала ордена Михаила де Цезена собрались провинциалы миноритов в Перуджии и издали там формальную декларацию, что утверждение, будто Христос и апостолы не владели никаким ни личным, ни общим имением, не есть отнюдь еретическое, но есть строго католический катехитический тезис. Манифест этот породил бурю схоластических трактатов, а затем, по осуждении его Иоанном XXII буллой Cun Inter, схизму, привлекшую несколько лет спустя упорных миноритов под начальством генерала их Михаила в стан императора, чтобы совместно с ним сражаться против почитаемого еретиком папы. Вопрос об обладании Христа правом собственности или же одним лишь фактическим пользованием (usus facti) мирскими вещами, как остроумная изобретательность ничтожества, поверг бы в изумление самих апостолов; ибо ни один из благочестивых учеников Спасителя не мог предчувствовать, что настанет некогда время, когда абсолютная их нищета или скудное их имение, самомалейший даже признак достатка при покупке самомалейшего куска хлеба или обстоятельство, что они носили собственное платье, создаст материал к бесконечным и страстным расследованиям, и что тогда странный вопрос этот будет поставлен сам по себе в качестве важнейшего символа в связь с основными началами римской церкви. С водворением доктрины о необладании никаким мирским достоянием апостолами отнимались у католической церкви все устои, на которых в течение долгих веков зиждилось светское ее могущество; принцип ее всесветновладычной юрисдикции, равно как и самого существования ее Dominim Temporale, упразднялся, и сама она представлялась в таком случае попавшей в противоевангельскую ошибку и уклонившейся от чисто духовного строя апостолической эпохи к светским, неподобающим формам.