Евгений Анисимов - Россия в середине XVIII в.: Борьба за наследие Петра.

Францию, восстановившую в 1739 г. отношения с Россией, беспокоил рост ее могущества после реформ Петра, ибо уже с середины 20-х годов Россия неизменно придерживалась политики союза с Австрией, усиливая тем самым извечного соперника Франции на континенте. Ослабить Австрию можно было путем разрыва русско-австрийского союза. Эта цель стояла перед французской дипломатией и конкретно перед Шетарди.

Ослабления России хотела и Швеция, пережившая в результате Северной войны (1700–1721 гг.) глубокий кризис и к концу 30-х годов отчасти восстановившая свои силы. В новом, послеништадтском поколении шведских дворян возросли настроения реванша и число сторонников ревизии вооруженным путем условий Ништадтского мира. Франция поддерживала Швецию в ее притязаниях. Особое оживление шведов вызвало сообщение о болезни и смерти Анны Ивановны.

Именно с момента смерти Анны начинается интрига Швеции, основанная на использовании в своих целях предполагаемой борьбы за власть при русском дворе. Узнав о болезни царицы, министр иностранных дел Швеции К. Гилленборг поставил перед Нолькеном задачу вступить в контакт с теми группировками русской правительствующей верхушки, которые в ответ на шведскую помощь в захвате власти будут готовы пойти на территориальные уступки Швеции. Нолькена ориентировали на одну из трех группировок — Бирона, Анны Леопольдовны и Елизаветы. Уже в начале ноября 1740 г. обстановка прояснилась — Бирон был свергнут. Единственной «партией» в оппозиции правительству была группировка Елизаветы. На нее и обратил свое внимание Нолькен. Стокгольм предписал Нолькену сотрудничать в порученном деле с французским послом Шетарди.

Сообщением Шетарди от 18 ноября 1740 г. министру иностранных дел Франции Ж.-Ж. Амело о первых беседах с Нолькеном начинается интенсивная переписка французских дипломатов по делу Елизаветы. До начала 1741 г. Версаль скептически относился к Елизавете и ее шансам вступить на русский престол. Французское правительство считало, что заговор с участием Елизаветы обречен на провал и если французы будут замешаны в нем, то это может привести к резкому ухудшению и без того довольно прохладных русско-французских отношений и отдалить перспективу желаемого Версалем разрыва русско-австрийского союза. Шетарди признавал популярность Елизаветы, но считал, что «страсть к удовольствиям ослабила у этой принцессы честолюбивые стремления; она находится в состоянии бессилия, из которого не выйдет, если не послушается добрых советов; советчиков же у нее нет никаких, она окружена лицами, неспособными давать ей советы. Отсюда необходимо происходит уныние, которое вселяет в нее робость даже относительно самых простых действий» 46 46 Сб. РИО, т. 92, с. 54–55, 99. .

Столь уничижительный вывод определял поначалу характер бесед Шетарди с Нолькеном о заговоре Елизаветы, причем французский посол отговаривал своего коллегу от рискованной затеи участия в нем. Нолькен соглашался с доводами Шетарди, но действовал по собственному плану. В начале декабря 1740 г. он сказал Шетарди, что «партия принцессы Елизаветы не так ничтожна», как думает Шетарди, и цесаревна через посредников начала переговоры с некоторыми крупными государственными деятелями и генералами, не говоря уже о том, что гвардия «готова к действию». Из всего сказанного шведским послом Шетарди сделал верный вывод: Нолькен вступил в непосредственные переговоры с Елизаветой.

Переговоры от имени Елизаветы с большими предосторожностями вел личный врач цесаревны Иоганн Герман Лесток и, возможно, камер-юнкер М. И. Воронцов. В конце 1740 — начале 1741 г. Елизавета встретилась с Шетарди, и он, убедившись в серьезности ее намерений, обратился в Версаль за разрешением содействовать зревшему заговору.

Отношение Франции к ситуации, сложившейся в России в начале 40-х годов XVIII в., хорошо отражено в дипломатической переписке. Содействуя заговору Елизаветы, французское правительство намеревалось в случае успеха переворота решить несколько важнейших внешнеполитических задач. Во-первых, версальские политики надеялись, что, придя к власти, Елизавета откажется от внешнеполитического курса проавстрийского правительства Анны Леопольдовны. Во-вторых, расчеты французской дипломатии строились на том, что, придя к власти, Елизавета откажется от петровских принципов внутренней политики. Иностранные наблюдатели считали «партию» Елизаветы крайне консервативной, отрицательно относящейся не только к немецким временщикам, но и вообще к западному влиянию, усилившемуся после петровских реформ. Шетарди писал Амело: «…для службы короля будет важно оказать содействие вступлению на престол Елизаветы и тем привести Россию по отношению к иностранным государствам в прежнее ее положение…» Если такой глобальный план осуществить не удастся, то Франция, полагал Шетарди, по крайней мере сможет «разделить благодарность, какую стяжает Швеция, поддерживая интересы Елизаветы» 47 47 Сб. РИО, т. 96. СПб., 1895, с. 187. .

Переписка Шетарди с Амело дает возможность уловить существенную разницу в подходе каждого из дипломатов к заговору Елизаветы. Посол с головой окунулся в пьянящую романтику заговора с переодеваниями, ночными визитами, тайниками для записок, многозначительными улыбками и разговорами на придворных балах. Мать Екатерины II отметила в своих письмах-мемуарах, что «свидания происходили в темные ночи, во время гроз, ливней, снежных метелей, в местах, куда кидали падаль» 48 48 Княгиня Ангельт-Сербская Анна Елизавета, мать Екатерины Великой. Ее письма. — РА, 1904, кн. 8, стлб. 465. . Немудрено, что перспективы заговора, идейным руководителем и крестным отцом которого Шетарди считал себя, казались ему весьма оптимистичными.

Амело, вероятно, человек не столь увлекающийся, как маркиз, и, судя по письмам, глубокий аналитик, смотрел на все дело иначе. Министр считал, что у Елизаветы мало шансов на успех и что шведы не смогут найти с цесаревной общего языка. Однако свержение проавстрийского правительства Анны Леопольдовны устраивало и Францию, и Швецию. Поэтому Амело согласился поддержать группировку Елизаветы, хотя постоянно оппонировал не в меру увлекшемуся заговором послу в Петербурге. По мнению министра, задача французской дипломатии состояла не в участии ее представителей в заговоре, а в умелом руководстве шведами. Иначе говоря, французы намеревались таскать каштаны из огня чужими руками. Амело считал, что «не только желательно, чтобы план принцессы Елизаветы увенчался успехом, но необходимо еще, чтобы это произошло не иначе как при содействии Швеции и чтобы даже в этом случае принцесса Елизавета доподлинно знала о главной пружине, давшей ход ее делу, так, чтобы для интересов короля можно было пожать плоды, которые мы вправе ожидать отсюда» 49 49 Сб. РИО, т. 92, с 541. .