Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Ева и Фритьоф)

Ясно и честно, бескомпромиссно, по пунктам опровергал Нан­сен нападки Гедина, и, таким образом, выступление Гедина лишь укрепило положение Норвегии.

В этом году 17 мая было очень ответственным днем. В Хри­стиании Нансен выступил с речью:

«Расти народ может лишь тогда, когда он берется за выпол­нение того дела, за которое, дорожа своей честью, не взяться нельзя, даже если оно обречено на поражение. Мы должны пом­нить о том, что для народа возможны несчастья большие, чем по­ражение.

Теперь мы поняли: что бы ни случилось, мы должны и будем защищать нашу самостоятельность и право на самоопределение в своих собственных делах, мы должны отстоять наше право или умереть за него.

Самое радостное — то, что наш народ обрел способность мы­слить масштабно, не погрязая в мелочах насущных забот, что он осознал единство, которое, несмотря на различия партий, несмотря на старинные разногласия, растет и крепнет день ото дня, обрел то спокойствие и волю зрелого человека, которые стали присущи всему народу и придали нам уверенность. Стортингу, на чью непоколебимую стойкость мы полагаемся, правительству мы вверили судьбу нашей страны.

Сегодня мы можем сказать и стортингу, и правительству: дей­ствуйте спокойно, и будьте уверены в том, что воодушевление и готовность к самопожертвованию зажглись в нас не на один восторженный миг, а надолго».

Отцу помогали его друзья. Он ведь работал и днем, и ночью, и когда ему надо было приготовить речь к 17 мая, то Мольтке My помогал ему подыскивать подходящие цитаты из произведений Сивле [121]и Бьёрнсона, которые могли бы подчеркнуть всю серьез­ность и значимость момента.

Дальше события следовали одно за другим [122]. Уже на следую­щий день стортинг вынес на обсуждение проект закона о системе собственных норвежских представительств, за который едино­гласно проголосовали и лагтинг, и одельстинг [123]. Король Оскар, который на время своей болезни передал дела государства крон­принцу Густаву, снова взял власть в свои руки и принял на себя ответственность за отказ утвердить этот закон.

7 июня норвежское правительство передало свои полномочия в руки стортинга. И снова стортинг единогласно не принял от­ставки правительства. Теперь оно должно было «осуществлять те полномочия, которые находились в руках короля, с теми неизбеж­ными изменениями, которые вытекали из того, что союз со Шве­цией под властью одного короля был расторгнут вследствие того, что шведский король прекратил исполнять обязанности норвеж­ского короля». Впоследствии говорили, что короля сместили в од­ном придаточном предложении.

Одновременно стортинг направил королю Оскару послание с отчетом о происшедшем и с просьбой о том, чтобы один из прин­цев дома Бернадотов стал королем Норвегии. На следующий же день Нансен телеграфом послал в лондонскую газету «Стандарт» статью, где объяснил побуждения норвежской стороны. Заканчи­валась она следующими словами:

«Так как отступать уже некуда, то мы надеемся, что шведский народ поймет, что это наилучшее решение и что разрыв унии не вызовет протеста за рубежом. Хочу прибавить, что мы не питаем зла против Швеции, и это явно подтверждается нашим желанием иметь на норвежском троне представителя дома Бернадотов».

Но Швеция сочла разрыв унии незаконным и отказалась при­знать его. В действительности разрыв ни для кого не явился неожиданностью, но, со шведской точки зрения, норвежцы осуще­ствили его грубо и унизили Швецию.

Для большей части шведского народа война с соседом была немыслима. Партия социал-демократов во главе с Брантингом [124]и либеральная левая партия разделяли требования Норвегии. Об этом свидетельствует стихотворение Гуннара Веннерберга [125].

Но офицеры и партия правых, как говорила моя шведская подруга, в национальном угаре «бряцали саблями», и одно время носилось множество различных слухов. Я помню, как отец вбежал в дом с возгласом: «Теперь можно седлать лошадей!» Слава богу, дело ограничилось мобилизацией. Но и это было достаточно не­приятно.

Возбуждение проявилось в обеих странах по-разному. Отец чувствовал, что в эти дни в Швеции его не очень-то жаловали. Каждое утро на столе лежали кучи вырезок из шведской прессы и писем, большей частью анонимных. В них не скупились на раз­личные ругательства. Но все эти письма, за редким исключением, тут же отправлялись в мусорную корзину. Однако когда один шведский друг отца, которого он очень ценил, вернул ему его фо­тографию, отцу было неприятно. Он не испытывал ни горечи, ни раздражения — он был глубоко опечален.

Швеция не признала разрыва унии и на просьбу о том, чтобы один из Бернадотов занял норвежский трон, не ответила. И по­этому в полной секретности министр Ведел начал осторожно про­щупывать почву относительно датского принца Карла.

Все зависело от того, развяжет ли Швеция войну и какую по­зицию займут зарубежные страны. Шведские сторонники войны были так агрессивно настроены, что для мирного разрешения кон­фликта необходимо было привлечь великие державы. Нансена снова послали в Копенгаген, и снова с «секретной миссией». По­началу рассчитывали, что он отправится в Лондон, но из-за даль­нейших событий эта поездка была отложена.

Маме нелегко было расставаться с отцом в это лето, но отец решил, что нам лучше уехать в Сёркье. Оба они были огорчены — отец потому, что не мог помочь нам устроиться в горах, а мама потому, что видела, как он устал и измучен, как смутно будущее. Отец старался успокоить ее. Уже 10 июля он писал ей:

«Политическая обстановка несколько спокойнее, чем ожидалось. Воинственные настроения в Швеции, поутихли, и теперь все отложе­но до будущего года. Пока оттуда не поступало никаких тревожных сведений.

Едва написав это, я должен был отправиться в английское кон­сульство, где узнал хорошие вести от английского правительства. Мне сообщили, что оно использует все свое влияние для мирного разрешения нашего дела, и есть надежда, что оно вскоре будет достигнуто. Телег­рамма из Лондона пришла в ответ на мое письмо, а значит, мы можем спокойнее относиться к делу и не бояться неожиданного напа­дения».

А мама посылала из Сёркье краткие отчеты о нашей жизни.

«У нас все великолепно, ничего не делаем и ужасно много едим. Вчера приехала Анна Шёт, мне очень это приятно. Почти весь день ловили рыбу, а после ужина пойдем гулять, захватив с собой кофе и бутерброды.

Я тут совсем соскучилась по газетам, а новых не будет до втор­ника. Как бы хотелось, чтобы ты был здесь, конечно, завершив все дела! Потом, осенью, мы с тобой, с Лив и Коре, счастливые, снова зашагаем ярким днем в горы, а вечером возвратимся при луне домой, усталые и голодные. А потом — ужин и покой.