Юзеф Мацкевич - Катынь

Тринадцать делегатов из разных стран собрались в Берлине. Немецкие ученые не приняли участия, и только профессор Бутц, заведующий кафедрой судебной медицины Бреславльского университета, был назначен посредником между Комиссией и немецкими властями.

С самого начала, на предварительном заседании, члены Комиссии единогласно постановили, что расследование будет вестись с исключительно научной точки зрения, не затрагивая никаких политических и полемических моментов. Затем были разработаны вопросы, на которые — и только на них — должна ответить Комиссия:

1. Опознание убитого.

2. Причина смерти.

3. Определение времени смерти.

Следует отметить, что, делая выводы, текст которых составлялся лишь с общего согласия всех членов Комиссии и при совершенно объективно проводившихся исследованиях. Комиссия точно придерживалась вышеуказанной линии.

Члены Комиссии пользовались полной свободой передвижения и получали технические средства, которые могли им понадобиться. Они лично могли спускаться в могилы, чтобы руководить работой по извлечению трупов, в местах и условиях по своему выбору и усмотрению. Одновременно, хотя и отдельно, в Катыни работала Комиссия Польского Красного Креста из Варшавы, которая пришла к тем же выводам.

По возвращении в Берлин Комиссия вручила письменный отчет о своей работе доктору Конти (Conti), начальнику службы здравоохранения Рейха, после чего была распущена. Никакого нажима и никаких указаний с немецкой стороны не было.

Следует отметить, что все члены Комиссии работали совершенно бесплатно. Никто из членов Комиссии не получил ни командировочных, ни гонорара, ни наград, ни академических почестей или какого-либо другого «суррогата» вознаграждения. Им на руки выданы были только билеты, а счета за гостиницы были оплачены без их участия.

Заявление профессора Пальмьери ясно, оно возбуждает доверие, а его правдивость в любое время могут подтвердить другие члены Комиссии, недостижимые для советской власти. Но как официальное общественное мнение, так и еще в меньшей степени компетентные органы союзников, ни до этого, ни после и по сей день — не признали заключение этой Комиссии решением загадки катынского массового убийства. Сам факт того, что в Нюрнбергский трибунал не были вызваны свидетелями все члены Комиссии, которых можно было найти, а давал показания только один из тринадцати, притом именно такой, который, по своей или чужой воле, пытался подорвать доверие к порядочности и добросовестности Комиссии, — достаточно свидетельствует о сознательной тенденциозности по отношению к экспертизе и выводам Комиссии.

Итак, заключение Комиссии не внесло в Катынское дело ничего решающего, а контрнаступление советской пропаганды против этого достигло лишь того, что над разрытой, зловонной землей катынских могил продолжал висеть призрак — вопросительный знак. Однако он не был похож на другие знаки препинания. Точка под ним, казалось, имела форму капли — ибо это была живая кровь, которой он истекал.

Дальнейшие уловки немецкой пропаганды. — Пропущенная деталь в отчете Фосса. — Делегация из Польши. — Труп женщины. — Тайна стреляных пистолетных гильз. — Кропотливая работа советских агентов.

Используя ужасающее катынское массовое убийство для пропаганды, запланированной в мировом масштабе, немецкие власти, конечно, понимали, что во всем деле главными остаются три вопроса, на которые нужно ответить:

1. Кто убитые?

2. Сколько убитых?

3. Когда они были убиты?

Ответ на первый вопрос гласил, что жертвы преступления — польские офицеры, и был очевиден; ни одна из заинтересованных сторон и никто во всем мире этого факта не оспаривал и не оспаривает.

На другой вопрос — «Сколько?» — ответили немцы: «От 10 до 12 тысяч». Число это приблизительно соответствовало числу без вести пропавших военнопленных, которых разыскивала польская сторона.

Третий вопрос — «Когда?» — был равнозначен самому главному вопросу: «Кто убил?» Ведь было совершенно ясно, что такую массовую резню не могли осуществить ни один человек, ни группа частных лиц. На это была способна только государственная организация. А ввиду того, что территория, на которой было совершено преступление, переходила из рук одного государства в руки другого, время казни давало возможность установить, какое из этих двух государств несет вину за катынское преступление. И далее: так как советская сторона категорически отвергла возложенные на нее обвинения и в преступлении обвинила немцев, спор временно сосредоточился исключительно на третьем вопросе, на который немецкая пропаганда делала главный упор, оглашая детали расследования.

22 апреля 1943 года, т. е. за два дня до прибытия Международной комиссии, секретарь немецкой тайной полевой полиции Людвиг Фосс (Voss) вручил судье доктору Конраду (Conrad) в присутствии чиновника армейского юридического учреждения Борнеманна (Bornemann) отчет о катынском деле, который можно резюмировать в следующих словах:

Первое известие о массовых могилах в Катыни мы получили в начале февраля 1943 года.

В катынском лесу были обнаружены холмики, которые при более внимательном обследовании оказались делом человеческих рук. На них бросались в глаза новые насаждения молодых сосенок. Пробные раскопки в феврале установили, что это было место массового захоронения.

Из-за сильных морозов нельзя было продолжать раскопку в широких масштабах.

С целью установления подробностей были допрошены в качестве свидетелей окрестные жители.

По приказу Верховного командования армии (Oberkommando des Heeres — ОКН) 29 марта 1943 года началась раскопка главной могилы. До сих пор опознано 600 трупов. В первой могиле находится около 3000 трупов. В близлежащих могилах должно находиться по нашим расчетам еще от 5000 до 6000 трупов.

Пока опознание трупов достоверно установило, что убитые — почти исключительно офицеры польской армии.

Записи в дневниках и записных книжках кончаются между 6 и 20 апреля 1940 года.

В этом отчете Фосс подтверждает события и даты, уже в общем известные по прежним коммюнике, но впервые, после обнаружения могил и вопреки немецкой официальной версии, он занижает число жертв. Он говорит о максимальном числе 9 тысяч (3 тысячи плюс от 5 до 6 тысяч). Немецкая пропаганда, как и широкая общественность, оставили без внимания этот факт. Тем временем, если бы, например, вместо 3000 прибавить только 2500 (определенное экспертами число убитых в самой большой могиле) не к самому большому числу (6000) а к меньшему, т. е. к 5000, то получилось бы 7500 жертв. Разве эта цифра не отклоняется существенно от максимальной цифры 12 000, поданной немецкой пропагандой?! Разве эта разница не заставляла задуматься, особенно если принять во внимание то, что она вытекала из показаний государственного чиновника? Как же могло случиться, что Геббельс утверждает — 12 тысяч, а господин Людвиг Фосс осмеливается предполагать, что, может быть, только 8 тысяч? По странному стечению обстоятельств, советская пропаганда, такая чувствительная к каждой мелочи немецкого расследования, не использовала это первое важное разногласие в официальной немецкой версии…