Ганс-Иоахим Диснер - Королевство вандалов. Взлет и падение

Социальное положение этих служащих было подробно охарактеризовано выше; здесь же следует еще раз подчеркнуть, что в среднем они находились в лучшем экономическом положении, чем их коллеги позднеримского периода. В этом вряд ли можно сомневаться, так как их благосостояние и связанное с ним уважение подчеркивают как раз враждебные к вандалам источники (Виктор из Виты). Следует предполагать, что поступления с налогов, пошлин и королевских доменов приносили, прежде всего в период расцвета вандальского государства, большие доходы. Во всяком случае, дела как государственной казны, так и королевской сокровищницы обстояли гораздо лучше, чем в позднеримское время, тем более что они также пополнялись за счет денежных штрафов, военной добычи и подарков других князей [184]. Королевская сокровищница Гелимера, которую тщетно пытались вывезти в королевство вестготов, все еще представляла собой огромную ценность и произвела в Константинополе потрясающее впечатление. То, что вандальские финансы в целом сохраняли положительный баланс, во многом объясняется ограничением расходов на вооружение.

Если мы говорим об управлении и экономике вандальского государства как о едином целом, то не потому, что в особую сферу следовало бы выделить государственное хозяйство. Во всяком случае, мы не располагаем об этом точными сведениями; в целом отношения между государственным и частным хозяйством скорее всего были приблизительно такими же, как и в познеримскую эпоху, и вандальские короли ни в коем случае не вмешивались в экономические процессы больше, чем римские императоры. Однако как в экономике, так и в управлении хорошо прослеживается взаимозависимость вандалов и римлян. Кр. Куртуа с полным правом охарактеризовал в заглавиях «Неотвратимая борьба» и «Вандальский мир» две противоположные линии вандальской внутренней политики: беспощадную борьбу с ортодоксальной церковью и всеми остальными «оппозиционными» организациями и течениями, с одной стороны, и стремление к восстановлению мирной повседневной жизни, с другой [185]. Обе эти тенденции на практике приходили в тесное соприкосновение, и можно спорить о том, не были ли они зачастую даже связаны друг с другом. В соответствии с принципами государственной целесообразности вандалы не должны были терпеть никакой оппозиции, если они не хотели поставить на карту само существование своего государства; с другой стороны, они были вынуждены привлекать к сотрудничеству жителей провинции и одновременно компенсировать их политическую и правовую ущемленность за счет экономических выгод. Эта «основная линия» на практике пережила самые разнообразные выражения. С социологической точки зрения, экономически обеспечивались прежде всего нижние слои романского населения в той мере, в какой они могли выполнять соответствующие работы в сфере производства или управления. Ибо по понятным причинам более высокопоставленные провинциалы привлекались скорее назначением на почетные должности или принятием в круг «друзей короля». Разумеется, вандальское правительство стремилось обеспечить лояльность или сотрудничество высокопоставленных провинциалов и особыми материальными льготами, причем источники, по всей видимости, справедливо указывают на то, что в критических ситуациях высокие вознаграждения сопровождались тяжелыми штрафами: например, лицам, занимавшим высокие должности, обещали большие выгоды, если они обратятся в арианство, и одновременно угрожали им конфискациями и телесными наказаниями в случае отказа [186]. При этом, во-первых, свою роль могла сыграть ненависть к ранее влиятельным сословиям, которая в особенности ярко выразилась в период гонений, в то время как, во-вторых, никогда не затихали и опасения перед тайной деятельностью или иными оппозиционными побуждениями менее богатых и образованных слоев. Эти негативные психологические мотивы, однако, ни препятствовали вандальскому правительству принимать на свою службу все больше влиятельных римлян, ни мешали этим римлянам занимать самые различные оплачиваемые и неоплачиваемые должности. При этом римляне часто сознательно шли на большой риск. В особенности это относится к тем знатным семьям, которые были изгнаны вандалами и позднее вернулись в Африку, чтобы вновь вступить в свои владения. В этом отношении интересными примерами являются отец и дядя Фульгенция Руспийского [187]. То, что крупные римские землевладельцы или высшие должностные лица вандальского королевства из провинциальных римлян по большей части были аристократического или же высокого происхождения, является одной из тех исторических аномалий, которые во многом характеризуют историю государств, образовавшихся в результате Великого переселения.

В психологическом и социологическом отношении соответствующее положение, в котором находились массы провинциальных римлян, было гораздо проще; они отнеслись с смене господина между 429 и 442 гг. по большей части безразлично или даже положительно и без колебаний пошли на сотрудничество с вандалами [188]. Поскольку в экономическом плане их дела теперь обстояли лучше, чем прежде, они нередко становились яростными сторонниками новых правителей, что прежде всего выражалось в их переходе в арианство. Естественно, это стало точкой расхождения и для духовных лиц. Само собой, было бы ошибкой постулировать для времени Августина cum grano salis (здесь: даже в шутку) связь имущих слоев с ортодоксальной церковью, а неимущих с донатизмом и иными схизматическими церквями. Это соотношение, судя по всему, было во многом противоположным. Сейчас ортодоксальная церковь в целом рассматривается как общество бедных или обедневших, в то время как арианская церковь в любом случае могла считаться представительницей состоятельных слоев. Переход в арианство практически гарантировал также экономические выгоды, как вновь и вновь подчеркивают наши источники; как следствие, этот переход представлял собой большой соблазн как для богатых, которым угрожало разорение, так и для бедных. Таким образом, пылкости веры ортодоксов все время противостояли такие мотивы, как экономическая нужда, удобство или повышение социального статуса, которые иногда легко перетекали один в другой. Эта ситуация была, во всяком случае, менее сложной для кругов, не интересовавшихся церковной борьбой; они по возможности всегда предпочитали службу вандалам или по меньшей мере сотрудничество с варварами тяжелой конкурентной борьбе в чисто «гражданском секторе». Наряду с государственным аппаратом и арианской церковью, которая охотно принимала римских клириков, благоприятные условия этому давали такие производственные сферы, как оружейные мастерские, текстильные предприятия, верфи или рудники, леса и владения, которыми располагал король [189].