Тор Хейердал - Путешествие на Кон-Тики

Чем теснее соприкасались мы с океаном и его обитателями, тем меньше мы удивлялись и тем привычнее он становился для нас. И мы научились уважать древние первобытные народы, которые жили в тесном общении с Тихим океаном и поэтому знали такие его особенности, о которых мы не имеем представления. Конечно, мы установили теперь содержание соли в воде океана и дали тунцам и золотым макрелям латинские названия. Древние полинезийцы этого не сделали. И все же боюсь, что первобытные народы имели об океане более правильное представление, чем мы.

Здесь, в океане, почти не было путеводных вех. Волны и рыбы, солнце и звезды появлялись и исчезали. Предполагалось, что никакой суши не существует на всем протяжении в 4 300 морских миль, которые отделяют острова Южного моря от Перу. Поэтому мы очень удивились, когда, приближаясь к 100° западной долготы, обнаружили, что на карте Тихого океана, прямо впереди нас по курсу, которым мы следовали, отмечена подводная скала. Ее изобразили в виде маленького кружка, и так как карта была издана в этом году, мы заглянули в «Лоцию Южной Америки». Мы прочли: «В 1906, а затем снова в 1926 году были замечены буруны примерно в 600 милях к юго-западу от островов Галапагос, под 6° 42' южной широты, 99° 43' западной долготы. В 1927 году пароход прошел в одной миле к западу от этого пункта, но у него не заметили никаких бурунов; в 1934 году другой пароход прошел в одной миле к югу и также не обнаружил никаких следов бурунов. Моторное судно «Каури» в 1935 году при промере не достигло в этом пункте дна на глубине 300 метров».

Согласно картам плавание в этом районе все еще считалось делом сомнительным, и, так как глубоко сидящее судно, слишком близко подойдя к мели, подвергалось бы гораздо большему риску, чем наш плот, мы решили направиться прямо к месту, отмеченному на карте, и посмотреть, что там находится. Подводная скала была указана чуть-чуть севернее той точки, к которой мы, по-видимому, держали курс; поэтому мы положили руль вправо и подтянули четырехугольный парус так, что нос плота был устремлен примерно на север, а волны и ветер мы принимали с правого борта. Теперь в наши спальные мешки попадало тихоокеанской воды несколько больше обычного; к тому же и ветер в это время стал значительно свежее. Но мы с удовлетворением убедились, что «Кон-Тики» можно вполне уверенно управлять, идя даже под очень большим углом к ветру, если только мы вовсе не теряли его. В этом случае парус начинал полоскаться, и нам приходилось выполнять цирковые номера, чтобы заставить плот снова слушаться руля. В течение двух дней и ночей мы вели плот к север-северозападу. Волны вздымались высоко, и когда пассат стал неустойчивым и дул то с юго-востока, то с востока, они шли уже непрерывными рядами; но мы продолжали плыть, подымаясь и опускаясь с обрушивавшимися на нас валами. На верхушке мачты все время кто-нибудь дежурил, и когда плот поднимался на гребень, горизонт перед нами значительно расширялся. Гребни волн вздымались почти на два метра выше крыши нашей бамбуковой каюты; а если две мощные волны обрушивались на нас одновременно, то, сталкиваясь, они взлетали еще выше и превращались в шипящий водяной смерч, который мог налететь на нас с любой стороны. Когда наступила ночь, мы забаррикадировали вход в каюту ящиками с продуктами; но океан то и дело нарушал наш покой. Не успели мы заснуть, как раздался первый треск бамбуковой стены; тысяча струй воды фонтанами полилась на нас сквозь бамбуковое плетение, а пенящийся поток обрушился на ящики с продуктами, а затем внутрь каюты.

— Вызовите по телефону водопроводчика, — услышал я чей-то сонный голос, когда мы скрючились, чтобы дать воде возможность уйти сквозь пол. Водопроводчик не пришел, и этой ночью мы, лежа в постели, приняли не одну ванну. Во время вахты Германа на плот ненароком явилась большая золотая макрель.

На следующий день волнение несколько утихло, так как пассат решил, что теперь он некоторое время будет дуть с востока. Мы сменяли друг друга на верхушке мачты, ибо можно было ожидать, что к вечеру мы достигнем того пункта, к которому направлялись. В этот день море казалось нам более оживленным, чем всегда. Может быть, это происходило только потому, что мы всматривались внимательней обычного.

После полудня мы увидели большую меч-рыбу, которая приближалась к плоту, плывя у самой поверхности. Два остроконечных плавника, торчавших из воды, отстояли друг от друга почти на два метра, а меч казался таким же длинным, как и туловище. Меч-рыба описала кривую рядом с рулевым и исчезла за гребнями волн. Когда мы сидели за обедом, изрядно приправленным соленой водой, шипящая волна подняла к самым нашим лицам большую морскую черепаху со щитом, головой и свисавшими ногами. Когда эта волна уступила место двум другим, черепаха исчезла так же внезапно, как и появилась. И на этот раз мы опять заметили, как, блестя своим зеленовато-белым брюхом, золотые макрели метались в воде под защищенным броней пресмыкающимся. Этот район океана был исключительно богат крошечными летающими рыбами длиной в два-три сантиметра, которые плыли рядом с нами большими стаями и часто попадали на плот. Мы видели также одиноких чаек-поморников, нас постоянно навещали фрегаты, которые летали взад и вперед над плотом, напоминая своим раздвоенным хвостом гигантских ласточек. Появление фрегатов обычно считается признаком близости земли, и оптимистическое настроение на плоту усиливалось.

«Может быть, здесь действительно имеется подводная скала или песчаная отмель», — думали некоторые из нас. А самые большие оптимисты говорили:

— А что, если мы обнаружим островок с зеленой травой? Кто знает, ведь здесь до нас бывало так мало людей. Тогда мы открыли бы новую землю — остров Кон-Тики!

Начиная с полудня, Эрик все чаще и чаще влезал на кухонный ящик и, прищурившись, смотрел в секстант. В 6 часов 20 минут пополудни он сообщил наше положение: 6° 42' южной широты и 99° 42' западной долготы. Мы находились на расстоянии одной мили к востоку от указанной на карте скалы. Мы опустили бамбуковую рею и скатали на палубе парус. Ветер дул с востока и должен был медленно донести нас до места. Когда солнце быстро опустилось в океан, на смену ему во всем своем великолепии появилась полная луна и осветила поверхность океана, который от горизонта до горизонта переливался чернью и серебром. Видимость с верхушки мачты была хорошая. Повсюду шли длинные валы сталкивавшихся между собой волн, но постоянных бурунов, которые указывали бы на подводную скалу или отмель, не было. Никто из нас не заходил в каюту; все стояли на палубе, пристально всматриваясь, а два-три человека наблюдали с мачты. Когда мы медленно плыли в центре отмеченного на карте района, мы все время делали промеры. К концу шелкового шнура длиной свыше 800 метров, сплетенного из 54 нитей, мы привязали все свинцовые грузила, какие только имелись у нас; если учесть даже, что из-за дрейфа плота шнур опускался не совсем отвесно, все же груз висел на глубине по меньшей мере 600 метров. А дна не было ни к востоку от указанного места, ни в центре, ни к западу от него. Окинув последним взглядом поверхность океана и окончательно убедившись, что имеем полное право считать этот район обследованным и что здесь нет никаких отмелей, мы поставили парус и повернули руль в нормальное положение, так, что ветер и волны снова оказались сзади кормы слева. И наш плот снова двинулся вперед обычным спокойным ходом. Как и прежде, волны накатывались на корму и уходили в промежутки между бревнами. Теперь мы могли спать и есть, не принимая душей, хотя океан вокруг нас разыгрался всерьез и бесновался несколько дней, а пассат дул то с востока, то с юго-востока.