Юлий Анненков - Флаг миноносца

Земсков сразу понял, что его разбудили мысли. Они зародились еще во сне. Наверно, у него отнимут ногу. Недаром так долго совещались врачи. В медсанбате очкастая докторша просто хотела успокоить. Ну, а если и не отнимут - он все равно останется инвалидом. Земсков вообразил себе долгие переезды из одного госпиталя в другой, тоскливое лежание в вонючих палатах, потом выписку. Это произойдет где-нибудь за Уралом. Он выйдет, опираясь на костыль... Что будет дальше, Земсков себе не представлял. Вся жизнь была связана с армией.

В палату вошла молодая женщина в белом халате. Она направилась прямо к Земскову:

- Проснулись? Вы сильно стонали во сне. Больно сейчас? Выпейте вот это.

- Нет, сейчас не больно. Спасибо, сестра, - он улыбнулся впервые с того момента, как "мессершмитт" полоснул по уступу скалы, к которому прижимались разведчики. Девушка в халате тоже улыбнулась.

- Какая сестра? Это - доктор Шарапова, - зашептал на всю палату раненый с соседней койки.

- Простите, товарищ военврач. Вы такая молодая, что...

- Ладно, ладно, - перебила она, - какое это имеет значение? Давайте стакан. На здоровье!

Земсков смущенно спросил:

- Раз уж я знаю, что вы доктор, то скажите, пожалуйста: у меня... я смогу ходить?

- Ну конечно! Даже танцевать сможете! - Она сказала это так уверенно, что не оставалось никаких сомнений.

- И скоро я смогу танцевать?

- Какой вы нетерпеливый! Только сегодня прибыли и уже хотите бежать от нас.

Вряд ли кому-нибудь захотелось бы бежать именно от нее. Земсков смотрел в незнакомое лицо, чуть продолговатое, с мягким, совсем детским овалом. "Наверно, хорошая девушка, - решил он. - Сколько терпения нужно им с нами - ранеными. С каждым быть ласковой, внимательной, терпеливой. А она очень устала. Щеки впалые. Под широко расставленными глазами - темные дуги".

- Вам, наверно, здорово надоело возиться с нами? - спросил Земсков. Она была искренне удивлена:

- Что же можно делать сейчас еще? А вам не надоело воевать? Ну, отдыхайте! - Она подошла к другому больному и так же ласково и спокойно начала говорить с ним.

Ее почтительно называли Мариной Константиновной. Накрахмаленный халат, застегивающийся сзади у шеи, и белая шапочка придавали ей солидный вид, но вряд ли доктору было больше двадцати двух лет.

Когда Марина Константиновна вышла, кто-то из раненых заметил:

- Вот человек. Девчушка, а как себя поставила! Хоть бы один заругался при ней. Но дело знает - будьте уверены!

Тот, кто рассхаживал в халате и тапках, утвердительно кивнул крупной кудрявой головой:

- Очень, очень правильно! Впервые такую вижу на фронте. Душа и воля. Это - редкое сочетание. - Он почему-то обращался к Земскову. - Верно, товарищ? Да, разрешите представиться: Литинский Семен, политработник.

Земсков назвал свою фамилию. Литинский уселся к нему на койку, заложив ногу за ногу:

- Ну, рассказывай!

- Что?

- У нас так положено: кто прибывает с передовой, докладывает обстановку, конечно, если в силах ворочать языком.

Те, кто мог передвигаться, собрались к койке Земскова. У большинства была загипсована рука или нога. Кто-то положил на тумбочку большое яблоко, другой достал пачку папирос:

- Настоящие, закуривай, только маскировку соблюдай.

Земсков сразу почувствовал себя в своей компании, словно он не уезжал из части. Он повернулся, снова заболела нога. С трудом удержав стон, Земсков начал "докладывать обстановку". Десять пар глаз не отрывались от него. На душе стало веселее. "Все будет хорошо. Ведь не могла эта девушка врать для моего успокоения. Такие не врут. Надо набраться терпения и ждать".

2. НОВЫЙ ГОД

Новый, 1943, год праздновали в землянках. Их нарыли в обрывистом берегу речушки Дсин, который защищал от снарядов и одновременно от ветра. Управление полка, штаб и некоторые подразделения разместились в полуразрушенных домиках станицы Шапсугская. Но это был ненадежный кров. Ветер выдувал тепло, а когда начинался артобстрел, приходилось скакать сломя голову в щели, полузатопленные водой.

Шапсугская ничем не напоминала станицы, которые моряки видели на Дону и Кубани. Несколько десятков домишек раскинулось в долине и по берегам двух горных речек - Дсин и Абин. Дорога на Север вела к Кубанской равнине. Туда пути не было. С Севера прилетали только снаряды и мины. Дорога на юг вела к Черному морю. По этой единственной дороге пришел сюда через Кабардинский перевал гвардейский полк Арсеньева. За последние месяцы моряки повидали всякое, но тут оказалось труднее, чем везде. Так, по крайней мере, считал Сомин.

Сидя за "новогодним столом" в землянке командира батареи Баканова, он никак не мог найти для себя удобное положение. Сильно болели ноги. Он то вытягивал их под стол, то поджимал под скамейку. К тому же его знобило, хотя железная печурка уже розовела.

Всю предыдущую ночь и весь день Сомин провел на дороге, проталкивая застрявшие в грязи машины со снарядами. Теперь ему хотелось только спать, но нельзя же было не встретить Новый год!

- Двадцать три часа десять минут! Пора провожать старый год, объявил Баканов. Он не спеша вынул кружки из ящика под скамейкой. Шацкий, Сомин и все остальные подставили кружки.

- Жаль, нету Земскова, - вздохнул Бодров. - Как он там?

Сомин вытащил из кармана измятый листок бумаги:

- Вот, прислал письмо с нашим матросом Палочкиным из боепитания. Он в том же госпитале лежал.

- Читай, читай! Погоди, ребята, пить! - Бодров сел рядом с Соминым. Что ж мне не написал? Разведчик называется!

Сомин начал читать: "Друг, Володя, сегодня - два месяца, как я в этом госпитале. Уже брожу понемножку с костылем. Вчера смотрел меня полковник главный хирург армии. Говорит - все пройдет бесследно. Так что, надеюсь снова вернуться в родной полк. Вначале я немножко тосковал, теперь попривык, словно так и надо. Народ здесь хороший. Я со скуки затеял обучать выздоравливающих артиллерийской тактике и подготовке данных. Сначала никто не хотел, а теперь сходятся из разных палат каждый день после мертвого часа. Есть способные ребята, вроде тебя. Таких учить удовольствие. Ходит на мои "уроки" политработник Семен Литинский - молодой еще парень. Окончил университет в Киеве и сразу попал на фронт. Его пограничная дивизия где-то на вашем участке. Пограничников там, пожалуй, осталось меньше, чем у Поливанова шахтеров. Сенька для нас - раненых настоящий клад. Читает целые лекции по истории, по литературе. Так что у нас тут почти "университет". Есть здесь замечательная женщина, вернее сказать - девушка - золотой души человек. Это военврач Марина Константиновна. Когда входит в палату, даже тяжело раненые начинают улыбаться. А насчет того самого - ни у кого ничего не выходит. Это все здесь знают, даже попытки такие прекратили. Я припоминаю, Генька Рощин о ней рассказывал и, представь, то же самое.