Андрей Буровский - Самая страшная русская трагедия. Правда о Гражданской войне

Уже осенью 1914 года число дезертиров составило 15 % призванных, к 1917 году — до 35 %. Для сравнения: в Германии процент дезертиров не превышал 1–2% призванных, во Франции — не более 3 % за всю войну. При том, что в Российской империи призван был заметно МЕНЬШИЙ процент мужского населения. Нигде дезертирство не стало массовым, типичным явлением, не выросло в проблему национального масштаба так, как в России.

Потери Российской империи в Первой мировой войне указываются с огромной «вилкой» то 10 миллионов погибших, то 7 миллионов. Почему?! Откуда такое различие?! А очень просто. Долгое время старались не указывать число военнопленных, а было их 3 миллиона человек. Вот и писали, то учитывая одних погибших, то приплюсовывая к ним еще и число сдавшихся в плен.

Война дала в руки оружие сотням тысяч, миллионам призванных и отправленных на фронты. Миллионы вооруженных и к тому же не знающих, во имя чего они воюют. Это была страшная сила, и она сказалась в революции в четырех формах: дезертиров, солдат тыловых гарнизонов, балтийских матросов и разагитированных солдат вообще.

Без этого многомиллионного отряда беглецов с фронта Гражданская война вообще не состоялась бы или происходила бы совсем по-другому.

Солдаты тыловых гарнизонов просто панически боятся отправки на фронт. Они готовы поддержать любую силу, которая оставит их в городах и избавит от фронта.

При этом любые войска, снимаемые с фронта для участия в «политике», автоматически становились «верными» правительству — тем, кто снимает их с фронта и делает тыловыми. И пока оставляет в тылу.

Таковы матросы Балтийского флота, который почти что и не воевал. Не случайно же балтийские матросы сыграли такую громадную роль в революции и в начале Гражданской войны.

Все разумные офицеры считали: армия должна быть вне политики. Так считали и в России, и в любой другой стране: армия выполняет общенациональные задачи.

«Позвольте! — отвечали большевики, да и другие «левые». — Вы что же, не считаете солдат гражданами?!»

Армия воевать не хотела, а агитаторов слушала, листовки читала…

Во время самой войны люди невероятно озверели. Жестокость, смерть, ранения, голод, бомбежки, применение отравляющих веществ стали повседневностью, бытом.

На людей производили огромное впечатление заготовленные заранее протезы — деревяшки для еще целых, еще находящихся на своих местах ног, которые уже были запланированы как оторванные и ампутированные. В газетах обсуждались «запланированные потери» — то есть ожидание гибели и ранений, которые еще не произошли. Нехватка всего необходимого, даже настоящий голод к 1917 году стали чем-то привычным для всей Европы.

Когда гибнут миллионы — ценность отдельной человеческой жизни не может не приблизиться к нулю. Без этого изменения в сознании тоже не понять поведения россиян во время Гражданской войны.

К концу 1916 года те, что оставались в частях, — это уже разагитированные, читающие листовки разных партий, выбирающие комиссаров, подумывающие о выборе командующих… Эти солдаты подчиняются только тем приказам, которые им нравятся, охотно братаются с противником и пьют водку с немцами, отказываются отдавать честь офицерам, ходят расхристанные и пьяные, а на замечания отвечают матерно, размахивая оружием.

Должность младшего офицера становится чуть ли не самой рискованной в России — и уже не от опасностей фронтовой жизни.

Когда в стране скапливается такая масса, ее не очень трудно повести «на штурм, на слом». Вопрос — кто поведет и куда?

Но все эти факты вовсе не говорят о неизбежности гражданской войны. Они говорят только о том, что в России организовать гражданскую войну легче, чем в более благополучных странах.

Есть огромная разница в том, чтобы в любых обстоятельствах гражданской войны не хотеть. Чтобы стараться ее избежать всеми силами. И в том, чтобы гражданскую войну пропагандировать и организовывать. Совершенно разные позиции.

В 1917 году гражданской войны никто не хотел. Все видели — пожар разгорается… Но раздувать его не хотели. Из этого правила было только одно исключение — партия большевиков.

Все партии поддержали свое правительство в Первой мировой войне. А большевики не поддержали. В 1915 году Ленин выступал с программной статьей «Превратить войну империалистическую в войну гражданскую». [2] Ленин В.И. ПСС. Т. 49. М.: Политиздат, 1954. С. 14.

Вот он, лозунг, вдумаемся в него: ПРЕВРАТИТЬ ВОЙНУ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКУЮ В ВОЙНУ ГРАЖДАНСКУЮ. Слово произнесено.

Лозунги неизбежности, желательности, полезности гражданской войны большевики произносили много раз, вполне откровенно. Они не скрывали, чего именно хотят.

О прибытии Ленина в «пломбированном вагоне», конечно же, каменно умалчивали в советское время. Наверное, именно поэтому в «перестройку», на волне всех и всяческих разоблачений, информация о «пломбированном вагоне» до такой степени овладела сознанием народных масс.

В действительности ехали большевики из Швейцарии в Россию с несколькими пересадками, и «пломбированный вагон» — только одно из использованных ими транспортных средств.

Вокруг этого «пломбированного вагона» вообще подняли столько шума, что путь большевиков известен буквально до часов. Начался он вовсе не хмурым утром, а ясным днем 27 марта 1917 года, в 15 часов 10 минут по местному времени. Стефан Цвейг в рассказе «Пломбированный вагон» пишет: «К цюрихскому вокзалу идет небольшая группа плохо одетых людей с чемоданами. Их тридцать два человека, в том числе женщины и дети». [3] Цвейг С. Пломбированный вагон // Цвейг С. Звездные часы человечества. М., 2006.

Пересадка в «пломбированный вагон» произошла на германской пограничной станции Готмадинген. Вот тут на три из четырех дверей вагона и правда наложили печать, в вагоне от начала и до конца пути по германской земле находились уполномоченные германского Генерального штаба офицеры Арвед фон Планиц и Вильгельм Бюриг.

Из этого вовсе не следует, что едущих остерегались, охраняли или боялись, что сбегут. Все проще: через территорию воюющей страны ехали граждане другой воюющей страны.

Секретарь Швейцарской социал-демократической партии Фриц Платтен вспоминал: «Три наши вагонные двери были запломбированы, четвертая, задняя, вагонная дверь открывалась свободно, так как мне и офицерам было предоставлено право выходить из вагона. Ближайшее к этой свободной двери купе было предоставлено двум сопровождавшим нас офицерам.

Проведенная мелом черта на полу коридора отделяла — без нейтральной зоны — территорию, занятую немцами, с одной стороны, от русской территории — с другой… Верховное командование приказало своим уполномоченным предотвращать любой контакт с немецким населением. Строгие правила действовали и в самом вагоне. Путники строго придерживались договоренности». [4] Платтен Ф. Ленин. Из эмиграции в Россию. М., 1991.