Валерий Шамбаров - За Веру, Царя и Отечество

А Макензен 29.4 отдал приказ на наступление. Он представлял собой подробнейшую инструкцию, кому и как действовать. Требовал быстрого и безостановочного продвижения, глубокого расчленения русских боевых порядков, четкого взаимодействия артиллерии с атаками пехоты и неотступного следования батарей за наступающими войсками. В 21 час 1.5 началась мощнейшая артподготовка. Длилась она 13 часов, причем в нескольких режимах. Вечером — ливень снарядов, ночью огонь продолжался периодически, с паузами для резки проволоки саперами. Утром артиллерия открыла шквальный огонь на поражение, а в 9.00 вдруг замолчала, и неожиданно для русских с коротких дистанций заговорили минометы, накрывая окопы навесным огнем. Потом снова ударили пушки — фланкирующим огнем, наискосок, вдоль позиций, затем перенесли обстрел в глубину, и в 10.00 в атаку ринулась пехота, выдвинувшаяся к этому моменту на 800 м от русских…

В западной литературе обычно даются весьма упрощенное описание Горлицкого прорыва. Дескать, после такого артобстрела (5 снарядов на каждый метр фронта!) пехоте и делать было нечего, и дальнейшее изображают сплошным триумфальным маршем Макензена. На самом деле даже с точки зрения военной теории это безграмотно. Напомним, что во Второй мировой достигались гораздо большие плотности орудий, и мощность артиллерийских ударов была намного выше, чем в Первой, — и все равно до "триумфальных маршей" было далеко. Не получилось такого и у Макензена. Наоборот, все детальные приказы и инструкции о быстром продвижении сразу же поехали насмарку. Потому что русская система огня оказалась… не подавленной. Атаку встретили сильным пулеметным огнем, цепи заставили залечь и прижали к земле. И немцы с венграми не только вынуждены были остановиться, но еще и отбивать контратаки русских в центре и на своем правом фланге. После чего подтянули артиллерию и начали повторную артподготовку. Вместо безостановочного рывка стали делать паузы, обстреливая и ожидая результатов. И снова атаковали, причем усвоением "новых приемов войны" у пехоты и не пахло — снова лезли в густых цепях, и потери несли соответствующие. Германская тяжелая артиллерия стала уже сосредотачивать огонь против отдельных объектов — подающих признаки жизни русских пулеметов, групп пехоты. Начали выделять орудия для непосредственного сопровождения атакующих. И в течение первого дня смогли овладеть лишь одной линией окопов.

3.5 при подходе ко второй линии русских окопов опять разгорелся упорный бой. Опять перемещали батареи поближе, месили снарядами, атаковали. И продержалась эта линия до вечера. 4.5, сдерживая врага контратаками и пытаясь зацепиться на третьей, самой слабой линии, части 3-й армии стали подаваться назад. И лишь к вечеру 5.5 противник ценой значительных потерь проломил наконец-то оборону 10-го русского корпуса, на который навалились сразу три — 41-й, гвардейский и 6-й венгерский, и вышли к р. Вислока. Таким образом, у русского командования было четверо суток для организации противодействия. Но увы, эта возможность осталась неиспользованной. Ставка еще не оценила всей опасности на этом участке. Впрочем, оно и понятно — как уже отмечалось, 2.5 враг нанес удары по всему фронту, и разобраться в ситуации было не так-то просто. А доклады Иванова и Драгомирова не давали повода для особого беспокойства — они и сами еще не обеспокоились. И можно даже предположить, по какой причине. Как ни горько — но очевилно, именно героизм 9-го и 10-го корпусов стал основанием грубейшей ошибки. Раз держатся, отбивают атаки, то ведь наверное, и силы неприятеля там сосредоточены не столь уж значительные. Значит, это и впрямь может быть лишь демонстрацией… И как раз в это время на левом фланге 9-я и 11-я русские армии перешли в наступление! Против — как сочли в штабе фронта главной группировки врага, которая сосредотачивается в Буковине.

Засуетились лишь тогда, когда войска Радко-Дмитриева были отброшены за Вислоку. Но и то восприняли прорыв скорее в качестве досадной помехи основным планам. Поэтому приказали контратаковать и восстановить положение. В состав 3-й армии передавались 24-й и 21-й корпуса Брусилова. А из резерва фронта Радко-Дмитриеву все же решили перебросить 3-й Кавказский и кавалерийские соединения. Однако и сам Радко-Дмитриев начал вводить имевшиеся у него резервы лишь на рубеже Вислоки. Но было уже поздно. Потому что два его корпуса были совершенно разбиты, и их остатки отступали в беспорядке, перемешавшимися батальонами и ротами, не представляя больше практически никакой боевой силы. Немцы хлынули в прорыв и начали расширять его, громя отступающих. И получили возможность бить по очереди остальные соединения 3-й армии, выставленные им навстречу только сейчас.

3-й Кавказский корпус был расквартирован на большой территории, и чтобы быстрее перебросить его к месту прорыва, Иванов распорядился отправлять по частям. Но и вступали в сражение эти части разрозненно, по мере перевозки, и перелома в боевых действиях не создали. С 7.5 войска 3-й армии пытались контратаковать, на отдельных участках добивались успеха. Так, подошел кавалерийский корпус Хана Нахичеванского и на глазах отступающей пехоты, под бешеным огнем ринулся в конную атаку. Сам вид несущейся на врага массы всадников настолько воодушевил пехотинцев, что они повернули, поднимались с земли даже раненые, и вместе с конницей ударили на немцев, отбросив их к Вислоке. На другом участке, у деревни Ольховчик, 13-й германский полк наткнулся на выдвигаемый к фронту 12-й казачий полк. Казаки спешились, встретили врага огнем пулеметов и орудий, потом ударили в рукопашную, обратив неприятеля в бегство и взяв пленных.

Но в целом обстановка продолжала ухудшаться. Где-то немцев отбивали, но в это время они углубляли прорыв по соседству, и успех сводился к нулю. Те же самые дивизии и корпуса могли бы быть использованы куда более разумно — для создания сильной группировки и удара во фланг прорыва. Но вместо этого свежие соединения по одиночке бросались в лобовые контратаки, подпирая отступающих. И подставляясь под новые таранные удары немцев. Сдерживали их на короткое время, затем «подпорка» тоже ломалась и следовал очередной откат. Радко-Дмитриев молил уже о разрешении уходить за Сан. Однако Верховный Главнокомандующий требовал: "Я категорически приказываю вам не предпринимать никакого отступления без моего личного разрешения". Что тоже можно понять. По донесениям штаба фронта войск в 3-й армии было уже предостаточно. А ее отход ставил под угрозу фланговых охватов соседние — 4-ю, которая как раз одержала блестящую победу, и 8-ю, удерживавшую стратегически важные перевалы.

Положение усугубилось тем, что в мешанине отступления Радко-Дмитриев потерял управление своими соединениями. И вместо того, чтобы любыми силами наладить связь, стал сам раскатывать по фронту на машине и через адъютантов рассылать приказы тем, кого получалось найти, — командирам полков, дивизий, минуя прямых начальников. Которые отдавали другие приказы и тщетно искали командарма, чтобы доложить ему обстановку и получить указания. Пошла неразбериха, и вместо армии были уже какие-то импровизированные единицы, сборные отряды, а где и просто толпы, старающиеся выбраться на восток или сдающиеся. Но надо сказать, что и германское командование проявило себя далеко не блестящим образом. Несмотря на значительное превосходство и богатейшие возможности в связи с плачевным состоянием русских войск, о каком-либо искусстве маневрирования и речи не было. Части противника тоже бросались сугубо в лобовые атаки. И тоже несли очень серьезные потери. А встречая сопротивление, хотя порой — только штыками, останавливались. Ближнего боя не выдерживали. Пятились, подтягивали артиллерию, засыпали снарядами и только после этого предпринимали следующие атаки. И наступление развивалось крайне медленно, сводясь к фронтальному выталкиванию русских. Им, по сути, беспрепятственно позволяли отходить на следующие рубежи.