Петр Краснов - Амазонка пустыни

О, эта ночь, долгая ночь в горах у подошвы ледника! Ночь без ярких больших костров, которые могут согреть, ночь после зноя похода по раскаленной пустыне. Тихая молчаливая ночь. Какой бесконечно долгой и холодной казалась она казакам!

Сначала тишина ее нарушалась гомоном людей, схо-дившихся к котелкам с чаем и пившим чай, раздавались короткие, деловые замечания. Слышалось чавканье и ду-тье на горячие котелки и железные кружки. Потом води-ли поить лошадей, возились над ними, снимали седла и вьюки. Навешивали торбы с ячменем. Около получаса в сплошной темноте слышалось частое жевание лошади-ных челюстей, довольное фыркание и тяжелые вздохи. Потом люди громоздились, укладываясь кучками между скал, раздалось сопение, притихли лошади и тоже засну-ли, понуривши головы.

Иван Павлович и Аничков долго не могли уснуть. Цыганский пот пробивал, и тело в мокром белье не мог-ло согреться.

Иван Павлович прислушивался к непрерывной капе-ли воды, и его раздражала настойчивость и ритмическая последовательность ее, ничем не нарушаемая, вероятно, веками. Сначала падала одна большая тяжелая капля, дававшая глухой, плоский звук, потом быстро с серебристым звоном падали две маленькие капельки, и опять большая, тяжелая плоско плюхалась в лужицу. Через строго определенные промежутки времени какая-то ча-шечка, выдолбленная этими каплями в скале, переполня-лась и оттуда с легким журчанием выбегала крошечная струйка. Иван Павлович сосчитал, что падало шесть больших капель и одиннадцать малых и после одиннад-цатой бежала струйка. Так было вечно. Сколько времени понадобится, чтобы настолько углубить эту чашечку, чтобы струйка выбежала после двенадцатой малой капе-ли или после седьмой большой? Ужас охватывал от созна-ния этой медленности и настойчивости работы природы. Ему захотелось нарушить ее расчеты, подойти, ударить ногой в снег, изменить расстояние между льдом и чашеч-кой, продолбленной в камне. Тогда будет какой-то дру-гой ритм, который не сразу наладится.

Но ему было лень встать. И, борясь с желанием всту-пить в мелочную борьбу с природой, и ленью, и истомой, все более и более охватывавшей его тело, он начал засыпать.

Подумал о Фанни. Она бы непременно встала и раз-рушила бы это. Из своего мальчишеского упрямства сде-лала бы. Вспомнив ее, почему-то улыбнулся счастливой улыбкой и заснул крепким сном.

Проснулся он от свежего мужского голоса, который не то пропел, не то проговорил нараспев:

— «Ах, да зачем эта ночь была так холодна».

Иван Павлович открыл глаза. Было еще темно, но звезды гасли, снег казался серым, и стали видны силуэты людей. Пропел эту фразу веселый казак Попадейкин, уже мостившийся, чтобы согреть чаю. Люди просыпались, по-тягивались, зевали… Начали поить лошадей, задавать яч-мень, седлать и вьючить.

Стало светло. Но солнца не было. Оно было за гора-ми, и было очевидно, что лишь около полудня заглянут его лучи на эту снеговую массу и начнут растапливать ледник.

Теперь стала видна узкая тропинка, протоптанная в снегу киргизами. Она врезалась в ледник и поднималась на его вершину. Легкая белая пушинка, будто прилипшая между двух черных утесов, оказалась ледяной равниной, тянувшейся на версту. По леднику проходили скорым шагом. Торопились миновать его. Знали о предательских расселинах в снегу, в которые можно провалиться безвоз-вратно. И когда снова под конскими ногами застучал твердый камень шлифованной скалы, вздохнули свобод-но, полной грудью. Еще несколько шагов — и были на пе-ревале. Отсюда был ровный пологий скат по скале, уходивший в густой еловый лес. Необъятный простор и ширь открылись взорам казаков. Совсем близкое, окруженное горами, громадное, как море, синело густым сапфиром озеро Иссык-Куль. Горы спускались к нему пологими холмами, покрытыми квадратами полей. Черные, паро-вые поля чередовались с синевато-зелеными нивами ржи и зеленью лугов. Вились дороги, пестрыми крышами сре-ди зеленых садов стоял, как игрушка, Пржевальск, видна была группа деревьев и скала памятника Пржевальскому, а за Пржевальском — снеговые горы без конца.

Отряд вошел в еловый лес. Среди можжевельника, как колонны тихого храма, высились серые стволы алтай-ской ели, и мутная зелень ее игл издавала легкий смоли-стый запах.

Едва заметная тропинка влилась теперь в широкую лесную дорогу, по которой волоком таскали деревья. Отряд сел на лошадей и быстро стал спускаться.

У домика лесника его хозяин вышел на топот коней и с удивлением смотрел, откуда появились казаки. Спро-сили его о Зарифе, но он ничего не слыхал.

Около полудня разведали Пржевальск. Там уже была тревога. Зарифа ожидали вчера из Каркары, но он не пришел. Обрадовались казакам, уговаривали их остаться, но Иван Павлович перемигнулся с Аничковым, и они пошли по почтовому тракту на восток.

Вечером у самого перевала еще раз переменили ло-шадей в хорошем киргизском табуне. Не без грусти оста-вил Иван Павлович своего Красавчика и сел на чужую, плохо знающую повод лошадь, и только Аничков ехал на своем блестящем, кровном, золотисто-рыжем Альмансо-ре, который не знал утомления.

На перевале встретились киргизы. Они бежали из Каркары. Там был Зариф со своей шайкой. Он резал ба-ранов, угонял табуны, забирал все богатства киргизских кочевьев.

Старики и старухи спаслись, молодые киргизы час-тью были убиты, частью рассеялись в горы, девушек За-риф брал с собой… Продаст в Аксу или Турфане…

Это известие оживило изнемогавших от долгого пу-ти казаков. Свежие лошади шли хорошо, и в сумерках отряд проходил мимо громадной груды, наваленной вы-сокой пирамидой, по преданию, войсками Тамерлана, когда они шли в Европу, и рядом лежала маленькая куч-ка камней — это были камни, положенные солдатами ве-ликого монгола на обратном пути. Каждый воин клал камень, когда шел туда, и каждый положил при возвращении. Так наглядно исчислил Тамерлан свои потери во время похода на Европу.

Два трупа киргизов лежали на дороге. Они говори-ли красноречивее рассказов и донесений о близости раз-бойника.

Было совсем темно, когда казаки вошли в долину Кар-кары. Вперед от гор до гор побежали дозоры. Казаки сня-ли винтовки. В темноте ночи сторожко шли казачьи кони.

В полночь наткнулись еще на труп киргиза. Он был совершенно свеж. Орлы и вороны не успели исклевать, и шакалы не тронули его. Еще сегодня шайка хозяйничала здесь. И стало ясно, что Зариф о чем-то пронюхал и по-боялся идти на Пржевальск и вдоль озера к русским по-селкам, но ограничился грабежом киргизских летовок и ударился назад, к китайской границе.

Каркара, обычно в летнее время полная табунов и стад, была пуста. Ее как вымело. Изредка попадались одиноч-ные овцы, отбившиеся при угоне.