Владимир Брюханов - Мифы и правда о восстании декабристов

Самое же главное отличие Кирпичникова и его товарищей от декабристов состоит в том, что первые сами выстрадали свое решение, сами приняли его и сами готовились исполнить его ценой своей жизни и ценой жизней других людей — как это и бывает в боевой обстановке. Из декабристов только некоторые казались людьми, убежденными в своей решимости (Каховский и Щепин-Ростовский, например — но им бы еще добавить психической уравновешенности!). Большинство остальных, в том числе — главные признанные руководители Тайного общества, подумывало лишь о том, как бы открутиться от нежданно свалившегося несчастья.

Было бы полбеды, если бы они так только думали , но они еще и действовали ! Они попытались спасти себя, но еще больше ухудшили свое и без того сомнительное положение!

Тут в нашем повествовании впервые возникает Яков Иванович Ростовцев — совершенно уникальный персонаж российской истории, незаслуженно обойденный славой. Расскажем сначала общепринятую версию его дебюта на политическом поприще.

Ростовцев был третьим сыном в обедневшей дворянской семье, и служебная карьера была единственным выходом в его материальной ситуации. Будучи сильнейшим заикой, он не мог быть строевым командиром, но был толковым штабистом и выполнял роль адъютанта генерала К.И. Бистрома — командира гвардейской пехоты. Великий князь Николай Павлович якобы ценил этого молодого добросовестного подпоручика и покровительствовал ему. Ростовцев, между тем, состоял и в заговоре декабристов.

Когда на день присяги Николаю было назначено их выступление, причем планы К.Ф. Рылеева достаточно ясно ориентировались на убийство Николая, то Ростовцев счел нужным предупредить своего благодетеля.

Поскольку в минуты волнений Ростовцев заикался совершенно ужасно, то свои решительные заявления он составлял в письменном виде. Выдав себя за курьера с важным посланием (прием, которым неоднократно много позже пользовались террористы, чтобы проникнуть к охраняемому начальству), он явился около 9 часов вечера все того же 12 декабря во дворец к Николаю Павловичу. Дальнейшее представим в изложении В.И. Штейнгеля:

« Это было нелегко. Доступ во дворец был затруднен. Вот как он сделал. Он /…/ при входе объявил, что послан к его высочеству от генерала Бистрома. Допущенный в кабинет, /…/ он просил прощения, что смел обмануть его высочество, что письмо не от генерала, а от него самого. В нем написал, что существует замысел на жизнь его высочества, но что он „не подлец“ и умоляет не требовать указания лиц. Великий князь на это сказал, что знать их не хочет, пожал ему руку и обещал не забывать его благородного поступка. По крайней мере все это так описывал сам Ростовцев на листе, с которым рано поутру 13-го декабря явился к Рылееву.

/…/ Ростовцев /…/ сказал: „Делай со мной что хочешь, я не мог иначе поступить“. Рылеев был озлоблен на него чрезвычайно и при свидании со мною тотчас после его посещения передал мне о случившемся, показал записку Ростовцева и с сердцем проговорил: „Его надо убить для примера“. Я постарался, однако же, его успокоить и упросил ничего против Ростовцева не предпринимать. „Ну, пусть его живет!“ — сказал Рылеев с тоном более презрительным, нежели злобным. /…/

Когда 14-го числа выразилось возмущение, Ростовцев, посланный от генерала в Финляндский полк, имел неосторожность проходить между Сенатом и колонною инсургентов, кто-то закричал: „Изменник!“ На него бросились и избили прикладами до беспамятства » — согласно несколько иной версии, Ростовцев сам навлек на себя гнев восставших, попытавшись своим заикающимся языком уговорить их прекратить безрассудное поведение.

Далее Штейнгель снова делится собственными впечатлениями: « я узнал, что Ростовцев /…/ увезен домой; тотчас отправился к нему и был свидетелем посещения присланных от государя флигель-адъютанта [полковника В.А. Перовского] /…/ с приветствиями матери, что имеет таких благородных детей /…/ и доктора. /…/ Сам Ростовцев сомневался в значении своего поступка, по крайней мере, то выражали его слова ».

Предупреждение Ростовцева будто бы большой роли не сыграло, т. к. к этому моменту Николай получил уже донесение Дибича. Действительно, ни о составе руководства заговорщиков в Петербурге, ни тем более об их планах на 14 декабря данных у Николая не оказалось: Дибич имел больше сведений о более активном до того времени «Южном обществе», а не о «Северном», затаившимся в столице. Также ничего конкретного вроде бы не сообщил и Ростовцев.

Еще в письменном послании к Николаю Павловичу от 12 декабря Ростовцев отказывался от возможной награды: « Не почитайте меня коварным донощиком, не думайте, чтоб я был чьим-либо орудием, или действовал из подлых видов моей личности; — нет. С чистой совестью я пришел говорить Вам правду. /…/ Ежели Вы находите поступок мой дерзким — казните меня. Я буду счастлив погибая за Россию, и умру благословляя Всевышнего. Ежели Вы находите мой поступок похвальным, молю Вас не награждайте меня ничем; пусть останусь я бескорыстен и благороден в глазах Ваших и моих собственных !» В соответствии с последним тезисом Ростовцев отказался после 14 декабря воспользоваться приглашением Николая I переехать во дворец.

Не исключено, что копия письма Ростовцева к Николаю Павловичу и письменный отчет Ростовцева о встрече и беседе с великим князем, обнаруженные позже среди бумаг Рылеева, несколько поколебали впечатления уже императора Николая о характере миссии Ростовцева. Однако 18 декабря подпоручик Ростовцев был все же в награду произведен в поручики.

Интересно, что собственноручно описывая в 1835 году события этих дней, Николай споткнулся об этот эпизод и написал: « Прибавить о Ростовцеве », — но ничего не прибавил. Тем не менее, царь никогда ничем не проявил возможного недоверия к этому герою 12 и 14 декабря.

Ростовцев, однако, на некоторое время ушел в тень; мало того, Бистром перевел его на строевую должность, где заике пришлось несладко. Только его назначение адъютантом великого князя Михаила Павловича в 1828 году дало новый толчок его служебной карьере. Возможно, что это не было случайностью — у Михаила должны были сложиться иные представления о событиях декабря 1825 года и их героях, чем у Николая. К тому же этот год — год смерти императрицы Марии Федоровны, специальное отношение которой к событиям 1825 года нами уже подчеркивалось и еще будет упоминаться ниже.

В 1835 году (интересное совпадение с тем, что именно тогда Николай продумывал задним числом все происшедшее) Ростовцев стал начальником штаба военных учебных заведений и затем занимал этот пост более двадцати лет. Новый перелом в его судьбе наметился в 1846 году, когда начальником военных учебных заведений стал цесаревич Александр Николаевич — будущий император Александр II.