Владимир Брюханов - Мифы и правда о восстании декабристов

Взгляните на народ, как он угнетен. Торговля упала; промышленности почти нет, бедность до того доходит, что нечем платить не только подати, но даже недоимки. Войско все ропщет. При сих обстоятельствах не трудно было нашему Обществу распространиться и придти в состояние грозное и могущественное. Почти все люди с просвещением или к оному принадлежат, или цель его одобряют /…/. Общество, по своей многочисленности и могуществу, вернейшее для них убежище. Скоро оно воспримлет свои действия, освободит Россию и, быть может, целую Европу ».

«Славянам» захотелось поверить в эту мистификацию, а некоторые из них в декабре 1825 почли своим долгом пролить кровь во имя освобождения России и, быть может, целой Европы !

Ветераны-заговорщики с восторгом приняли появление нескольких десятков прапорщиков и подпоручиков, более чем удвоивших их ряды! В результате на Юге образовалась, наконец, опасная критическая масса отчаянных честолюбивых юнцов во главе с опытными командирами.

В Петербурге чуть было не произошла вспышка более опасной революционной активности.

В апреле или мае Рылеев познакомился с только что вернувшимся с Кавказа армейским капитаном А.И. Якубовичем. Последний был выслан туда за дуэль еще в 1817 году. На Кавказе он прославился подвигами и был ранен пулей в лоб, но лоб оказался крепче…

Якубович считал, что его заслуги незаслуженно обойдены и грозил убийством императору Александру — логика, соответствующая травмированному черепу!

Насколько серьезно он сам относился к своей идее — так и осталось неясным, но Никита Муравьев и его коллеги отнеслись вполне всерьез — и правильно сделали: лучше перебдить , чем недобдить !..

Поначалу план Якубовича не мог осуществиться по чисто техническим причинам: еще в начале апреля император отбыл из столицы в Варшаву, где 15 апреля, как положено, провел войсковой смотр. Затем император присутствовал на сессии Сейма. Заседания Сейма (согласно упомянутому новому закону) проходили при закрытых дверях, кроме торжественных начала и закрытия — соответственно 1 мая и 1 июня. Только 13 июня Александр вернулся в Царское Село, но 26 июня уехал в Грузино к Аракчееву, где и пробыл десять дней, и лишь затем снова появился в столице.

Еще в мае Никита Муравьев собрал общее заседание «Северного общества», на котором выступил категорически против покушения. Муравьеву возражал Рылеев, которого эта идея, наоборот, вдохновила.

Похоже, вcлед за тем за кулисами Тайного общества произошел очередной «государственный переворот», приведший к вполе отчетливым последствиям.

Рылеев вроде бы изменил свою точку зрения и присоединился к тем, чьи настойчивые уговоры заставили Якубовича отложить исполнение собственного намерения. Рылеев, как рассказывали, стоял перед ним на коленях и умолял отложить покушение на месяц или два !..

Одновременно вспыхнула горячая дружба Якубовича с самим графом Милорадовичем. Это никого в столице не удивило: хотя Милорадович и был на двадцать пять лет старше, но дружбе великих героев все возрасты покорны .

Историки неоднократно повторяли предположение, ни на чем фактически не основанное, что дружба носила не бескорыстный характер: Якубович, вращаясь в окружении Милорадовича, имел возможность узнавать о планах администрации и предупреждать о них декабристов. Это, дескать, имело особое значение накануне 14 декабря… Первым такое подозрение высказал сам Николай I, описывая события 1825 года.

Нам представляется, что дружба совершенно точно имела не бескорыстный характер: Милорадович, если оказался в курсе намерения к цареубийству (а он обязан был быть и почти до конца жизни действительно был в курсе всего!) и не одобрил его, то не мог полагаться на усилия Муравьева и иже с ним, а должен был сам присматривать за опасным Якубовичем. Последний мог желать дружбы с Милорадовичем по множеству причин, но пойти ли навстречу его желаниям — это зависило целиком от воли Милорадовича!

Заметим, что Якубович не был ни посажен в кутузку, ни выслан подальше от столицы — вслед за Вадковским. То ли кавказский герой действительно вызывал больше симпатий у старого генерала (старого — в смысле стажа; в 1825 году Милорадовичу исполнилось только 54 года), чем желторотый экстремист Вадковский, то ли у Милорадовича наметился определенный сдвиг взглядов…

Еще более интересно, что Якубовича уговаривали отложить покушение, но фактически нет свидетельств, что его отговаривали вовсе отказаться от этой затеи!..

Что касается самого Якубовича, то вплоть до декабря 1825 он не проявлял ни малейшего интереса ни к программам заговорщиков, ни к их революционным планам.

В эти же самые дни Рылеев поставил крест на давно вынашиваемой им идее поднять мятеж в Кронштадте — это нам представляется не случайным совпадением!

2-3 июня он сделал то, что с самого начала должен был сделать, если всерьез планировал выступление (он же сам был офицером — отставным подпоручиком!), — провел рекогносцировку на местности. В сопровождении достаточно многочисленной свиты молодых поклонников (А.А. Бестужев, М.К. Кюхельбекер, Д.И. Завалишин и А.И. Одоевский) Рылеев посетил Кронштадт. Осмотр фортов и знакомство с местным командным составом показали, что ни по географическому расположению, ни по техническому состоянию крепости, ни по настроениям гарнизона Кронштадт на роль острова Леон тянуть не может.

Тем самым с замечательным планом было покончено. Причем Рылеев сделал это в виде как бы наглядного семинара, выступая в роли рьяного революционного руководителя, но вынужденного уступать неумолимым внешним обстоятельствам.

Позже ему еще раз предстояло выступить в такой же роли…

В начале июня 1825 года в Киеве проездом оказался А.С. Грибоедов. Он служил на Кавказе у Ермолова фактически в качестве «министра иностранных дел», обеспечивая дипломатические контакты русской администрации с Персией, Турцией и прочей заграницей. С лета 1824 он находился в отпуске в Петербурге, куда привез знаменитое «Горе от ума» — в тщетной надежде на разрешение опубликовать и поставить на сцене.

Одним из непреодолимых препятствий, кстати, оказался генерал-губернатор граф Милорадович: злые языки утверждали, что виной тому была неосторожная попытка Грибоедова ухаживать за знаменитой балериной Катей Телешевой — симпатией графа (к странным отношениям последней пары мы еще вернемся). Впрочем, едва ли это играло решающую роль: пьеса не была ни опубликована, ни поставлена и после гибели Милорадовича; этого не дождался Грибоедов, в свою очередь погибший в 1829 году…

В Киеве к Грибоедову слетелись Бестужев-Рюмин, Трубецкой, Артамон Муравьев, специально вызванный из Василькова Сергей Муравьев-Апостол и брат последнего Матвей, покинувший к этому времени Петербург. Совещания продолжались десять дней и завершились тем, что Грибоедов хлопнул дверью и уехал не простившись . Это хорошо согласуется с его знаменитой фразой в адрес декабристов: « Сто прапорщиков хотят переменить весь государственный быт России ».