Владимир Брюханов - Заговор графа Милорадовича

В 1760-е годы упомянутый литератор М.Д.Чулков писал о них: « Такие сельские жители называются съедалами; имея жребий [при общинном переделе земли] прочих крестьян в своих руках, богатеют на счет их, давая им взаймы деньги, а потому запрягают их в свои работы так, как волов в плуги; и где таковых два или один, то вся деревня составлена из бедняков, а он только один между ими богатый ».

« Зажиточные как собственных, так и соседних деревень крестьяне всегда имеют случай недостатками бедных довольствоваться. /…/ Богатый, ссужая бедного своим скотом, получал через то работных людей больше, чем на своем поле употреблять мог, и для того у бедного своего соседа нанимал пустую его землю за безделицу », — вторил Чулкову анонимный автор очередных Трудов Вольного Экономического Общества в 1771 году.

Пользуясь почти неограниченной властью в имениях, многие помещики пытались своими силами бороться с процессом имущественной дифференциации крестьян. В 1767 году князь М.М.Голицын прямо предписывал своему приказчику отнимать земли у деревенских богатеев для наделения ими беднейших крестьян, « дабы со временем таковые неимущие могли быть подлинные и совсем довольные крестьяне, а не гуляки ». Но никакие усилия подобных «социалистов-революционеров» не могли остановить естественного хода событий.

В тридцатые-сороковые годы ХIХ века, когда в России в самом разгаре бушевала пропагандистская кампания против аморальности западных буржуазных порядков и западной буржуазии (подробнее об этом ниже), в российских деревнях ютились уже далеко не первые поколения собственных капиталистов, обладавших, нередко, весьма обширными средствами. Да что об этом говорить, если бедный и богатый крестьянин — такие же древние персонажи русских народных сказок, как царь, поп или купец!.. А Владимир Ильич лишь в своем знаменитом труде «Развитие капитализма в России» совершил великое открытие, статистически выявив классовое расслоение деревни, за что еще и подвергся критике со стороны ортодоксов-народников, не поверивших ему! Ох уж эта Россия, все-то в ней запаздывает не меньше, чем на век!..

В российских условиях, когда по традиции, сложившейся еще до ХVIII века, подавляющее большинство хозяев занималось зерновым производством, зависимость цен от урожаев носила пародоксальный характер (как и при любом другом практически однопродуктовом рынке): чем выше урожай — тем ниже цены. Значит, высокий урожай не был гарантом процветания. В свою очередь, низкий урожай угрожал голодом, давал недостаточный объем товарной массы и тем самым тоже ограничивал доходы, а потому также не был желательным явлением.

Непрогнозируемость ситуации усугублялась погодными колебаниями в разных регионах необъятной России, а позже — и колебаниями цен на мировом рынке. На практике это чуть ли ни превращалось в приятную для очень немногих игру в «русскую рулетку» — выигрыш в весьма малой степени зависел от играющего, а проигрыш грозил неисчислимыми бедствиями.

Еще в 1769 году известный идеолог (и один из основателей русского театра и русской драматургии) А.П.Сумароков обратил внимание общественности на вред свободной конкуренции и свободного ценообразования. В дискуссии начала XIX века о дороговизне сельских продуктов активным пропагандистом антикапитализма стал М.Швитков.

Позднее подобное отношение к рынку становилось все более распостраненным. Вот как писал, например, в 1841 году известный агроном и публицист Ф.Унгерн-Штернберг: « Напрасно стали бы заключать, глядя на гумна, заваленные хлебом, пожираемые временем и мышами, что наше сельское хозяйство цветет. Хлеба, точно, много; но это изобилие достигло крайности, и происходящая от этого малоценность главного произведения хозяйства до того доходит, что крестьянин, владеющий шестью десятинами казенной земли, с трудом только уплачивает казенную подать, ничтожную в сравнении с податью, взимаемую в других государствах, и притом сам имеет такое содержание, которого и самые пламенные патриоты не могут не находить дурным. /…/

Только производство хлебных растений составляет цель нашего хозяйства; у нас владельцы стараются обширными посевами вознаградить оскудение земель и плохую обработку, и, правду сказать, достигают желаемого большого количества хлеба. Он падает в цене до невероятности, при всеобщем производстве, между тем как ценность земель, при усилении народонаселения, быстро возрастает. Однако, несмотря на огромное количество наших сельских произведений, хозяева ничуть не богатеют, потому что не в состоянии сбывать произведений по ценам, которые вознаграждали бы издержки производства. Невольно пожелаешь неурожая соседям, как единственному способу увеличить доход, хотя и знаешь, что и им не с чего было сколотить капиталов на покупку, когда в самые урожайные годы выручается, при низких ценах, не более необходимого содержания ».

Медленно, но верно, еще до того, как Маркс и Энгельс узрели призрак коммунизма в Европе (к счастью для последней, в ней он так и не смог прочно материализоваться), этот призрак отправился бродить по российским полям. Стремление к плановому хозяйству, избавляющему от рыночных превратностей, стало уже осознанным у многих помещиков. Тяга к коммунизму диктовалась и иными мотивами.

Ко всем прочим неприятностям происходило и быстрое обнищание самих помещичьих семей по все той же демографической причине. Размножались не только крестьяне, но и их владельцы.

Численность дворян с указанных 64,5 тысяч в 1737 году поднялась до 900 тысяч к 1858 году; к этому последнему моменту дворяне составляли около 1,5 % всего населения страны. Все это время продолжалась и имущественная дифференциация дворян.

Петр I, надо отдать ему должное, грамотно оценил такую перспективу, и попытался, по примеру англичан, ввести в 1714 году единонаследие в России.

У англичан, как известно, имение переходит к единственному наследнику; остальные могут одариваться только движимостью и денежными средствами — и то в размерах, не угрожающих сохранению основного владения. Поэтому младшие отпрыски английских дворянских семейств, по существу лишенные наследства, веками пополняли офицерский корпус британской армии и флота и завоевали полмира.

Но либеральные в рамках собственной среды и не чрезмерно трудолюбивые российские дворяне воспротивились столь явной несправедливости, сначала игнорировали ее, а в 1736 году добились и законодательной отмены. Это событие, происшедшее при Анне Иоанновне, и имело для политических судеб России роковой предопределяющий характер — выражаясь словами Струве. Россия прошла мимо возможности сформировать прочный институт лендлордства наподобие английского. В результате имения дробились и дробились, дополнительно усиливая элементарное имущественное неравенство.