Олег Вите - Творческое наследие Б.Ф. Поршнева и его современное значение

Жизнь, однако, быстро подсказала, что верхние лобные доли, надежно обеспечивающие податливость на интердикцию, в случае, если начать практиковать интердикцию уже внутри собственно «большелобых», способны предоставлять такие инструменты сопротивления ей, которые остальным животным принципиально недоступны. Таким образом, «выведя» полезную для себя породу — неоантропов, палеоантропы вышли на совершенно не приемлемый для животного мира «побочный» результат: они вытолкнули неоантропа из зоологического режима развития в социальный.

Дальше совсем коротко. Поршнев реконструирует три ступени развития нейросигнального дистантного взаимодействия: [78] Там же, с. 430–432. интердикция I (на пороге дивергенции, описана выше), интердикция II (разгар дивергенции, торможение интердикции I, или «самооборона») и интердикция III, или «суггестия» (перенесение отношений дивергенции в мир самих неоантропов). Суггестия — это уже порог собственно человеческой речи. «Полная зрелость суггестии», — пишет Поршнев, — «отвечает завершению дивергенции». [79] Там же, с. 442.80 Соотношение между тремя этими ступенями — поясняет Поршнев — можно условно сравнить с соотношением «нельзя» — «можно» — «должно».

Переход со ступени на ступень происходил, естественно, не без естественного отбора из многочисленных мутаций, масштаб и разнообразие которых были спровоцированы кризисом, а значит, и не без множества неустойчивых переходных форм. И только у одной из мутаций — неоантропа — третья ступень (суггестия) этим отбором была надежно и навсегда закреплена. Выше было показано, что от такого закрепления биологическую пользу извлек вначале вовсе не сам неоантроп. Последнему еще много предстояло потрудиться для того, чтобы обернуть вредное приобретение себе на пользу.

Первыми шагами такого развития, выходящими за рамки биологической эволюции, то есть не требовавшими уже изменения анатомии и физиологии нового животного, стало возникновение «контрсуггестии» — инструмента сопротивления суггестии — и «контрконтрсуггестии» — инструмента подавления, преодоления этого сопротивления. В свою очередь, возникновение пары «контрсуггестия — контрконтрсуггестия», с одной стороны, выталкивало неоантропа в бесконечный процесс усовершенствования форм того и другого, [80] См.: «Контрсуггестия и история. История и психология.» Сборник статей. Под редакцией Л.И. Анцыферовой и Б.Ф. Поршнева — М.: Наука, 1971. а с другой, делало возможной и необходимой интериоризацию внешнего взаимодействия во внутренний диалог. Но это случилось уже много позже…

Сказанное — лишь самый беглый обзор исследований Поршнева физиологии высшей нервной деятельности. Многое, очень многое пришлось опустить, многое — предельно упростить. Но и этого обзора достаточно, чтобы показать, что сделанное Поршневым в этой науке отнюдь не ограничивается мелочами. Он посягнул на фундаментальные вещи.

Как же отреагировала профессиональная физиология?

Положение здесь, насколько мне известно, еще хуже, чем собственно в антропологии. Результаты исследований Поршнева в области физиологии даже и не пытались опровергать. Их просто игнорировали. Мне неизвестно ни одного отклика на поршневский анализ со стороны профессиональных физиологов. Это тоже форма описанной Поршневым «контрсуггестии», причем наиболее примитивная:

«Пожалуй, самая первичная из них в восходящем ряду — уклониться от слышания и видения того или тех, кто формирует суггестию в межиндивидуальном общении». [81] Там же, с. 18.

Лет десять назад один пожилой ленинградский физиолог в частной беседе объяснил сложившуюся ситуацию следующим образом: современными физиологами признается только то, что является результатом использования микроскопа, скальпеля, химического анализа и т. п. Все остальное — «философия».

Тем не менее, рискну высказать уверенность, что потребность физиологов в «философии» в духе Павлова, Ухтомского и Поршнева исчезла не навсегда. Она еще вернется.

Лет десять назад один пожилой ленинградский физиолог в частной беседе объяснил сложившуюся ситуацию следующим образом: современными физиологами признается только то, что является результатом использования микроскопа, скальпеля, химического анализа и т. п. Все остальное — «философия».

Тем не менее, рискну высказать уверенность, что потребность физиологов в «философии» в духе Павлова, Ухтомского и Поршнева исчезла не навсегда. Она еще вернется.

Психология — одна из двух, наряду с историей, наук, в которых сегодня авторитет Поршнева достаточно высок. Собственно, он и считал себя, прежде всего, палеопсихологом, то есть исследователем наиболее древних психических и даже предпсихических процессов.

Важнейшим результатом исследований Поршнева, имеющих отношение к психологии, следует признать реконструкцию физиологического фундамента психических процессов. Отчасти об этом уже шла речь выше.

Анализ дальнейшей трансформации суггестии в речь-мышление привел Поршнева к постановке целого ряда ключевых проблем и разработке некоторых «реконструкционных» гипотез. [82] См.: «О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии).» — М.: Мысль, 1974. — Глава 7: «Генезис речи-мышления: суггестия и дипластия.» Эти проблемы лежат на стыке физиологии, психологии, лингвистики и даже экономики: если слово «в начале» было принуждением, если первичная функция речи — прагматическая, то каким образом такое слово могло обзавестись «смыслом», «значением»?

Реконструкция процесса «вторжения вещей» [83] Так называется один из разделов главы 7 книги «О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии)». — М.: Мысль, 1974. в речь, состоявшую при своем возникновении исключительно из «приказов», «повелений», то есть суггестии, возникновения между «словами» и «вещами» семантических отношений, требует столь же серьезного и глубокого нейрофизиологического обоснования, как и переход от интердикции к суггестии. И Поршнев предлагает «рабочую схему» такой реконструкции, в которой ключевую роль играет понятие дипластии.

Позволю себе ограничиться лишь констатацией того, что эта «рабочая схема» опубликована. [84] Там же, с. 442–485 (разделы: «Вторжение вещей» и «Генезис образов, значений и понятий»). Попытка даже краткого изложения этой темы займет слишком много места и вынудит меня вторгаться в наименее знакомые мне направления научных исследований. Остановлюсь лишь на понятии «дипластия»: «Дипластия — это неврологический, или психический, присущий только человеку феномен отождествления двух элементов, которые одновременно абсолютно исключают друг друга. На языке физиологии высшей нервной деятельности это затянутая, стабилизированная ситуация „сшибки“ двух противоположных нервных процессов, то есть возбуждения и торможения. При „сшибке“ у животных они после нервного срыва обязательно снова разводятся, а здесь остаются как бы внутри скобок суггестивного акта». [85] Там же, с. 450.