Константин Гордиенко - Буймир (Буймир - 3)

Марко предупреждает командира, что лесник - человек ненадежный. Доброго слова о нем нигде не слышал. Скрытный. С людьми неприветлив. Откуда прибыл он в эти края - неизвестно, хотя давно уже лесником работает. На людях почти не показывается. Что у него на уме?.. Честному человеку нет нужды таиться, словно барсуку. Не носит ли камня за пазухой...

Мусий Завирюха на это не очень-то обращает внимание, кто знает, какие у него соображения.

Марко, поручив Сеню присмотреть за конем, навьюченным толом, сам подался в голову отряда. Висевший через плечо автомат зажал под мышкой, не бьется за спиной, не цепляется за ветки, и удобно держать уздечку. Гранаты - на поясе. Повел отряд опушкой вдоль реки, - тщательно разведал дорогу, да в такую метель недолго и сбиться.

- Осторожно, здесь крутой берег, - предупреждает он друзей.

Марко предварительно разведал всю местность, все повороты и теперь уверенно ведет отряд к домику лесника. Да и Павлюк не даст сбиться с дороги - вместе ходили в разведку, а Мусий, в свою очередь, контролирует Марка.

Домик Назара, огороженный высоким крепким частоколом, стоял в лесной глухомани у просеки. Верховые прислушались. Тихо, глухо. Лишь над лесом бесновался ветер, сыпал снегом. В просторном рубленом хлеву корова сонно жевала сено. Внезапно в сарае залился злобным лаем пес - видимо, его запирали на ночь, чтобы не утащили волки. Марко, накинув повод на частокол, прыгнул во двор, открыл ворота. Завирюха вдоль глухой стены подобрался к окну, осторожно постучал, спокойно, но властно предложил пустить в хату. За окном блеснул огонек.

Немолодой сухопарый лесник, не вдаваясь в расспросы, не приглядываясь к пришедшим, которые, должно быть, основательно промерзли, - спокойно повел их в хату. Марко с Павлюком вошли первыми. Они насторожены: привыкли ко всяким опасностям и неожиданностям; Марко на всякий случай держит наготове автомат. Родион и Данько остались во дворе, караулят. На гостей повеяло раздражающими запахами - густым запахом нагретой смолы - живицы (сохли сосновые дрова в печи), лесными яблоками, сладкой распаренной свеклой и еще чем-то неуловимым, дурманящим. Марко жадно принюхивался ко всему.

Пришлые люди, скинув шапки, честь по чести поздоровались с семьей лесника. В углу перед закоптелой иконой горела лампада - действительно набожные люди здесь или притворяются?

Рослая, крепко сбитая, чернявая дивчина в расшитой полотняной рубашке сновала по хате, прибирала лишние вещи, вытирала лавку. При взгляде на девушку Марко задумался: в этой глухомани, пожалуй, так и увянет, перегорит, перетлеет девичья молодость...

На лежанке застонала лесничиха, ее душил кашель, разрывал грудь. Дивчина пошепталась с нею, накрыла подушкой желтые ноги, ловко вытащила рогачом горшок из печи, - в хате запахло липовым цветом, - терпким наваром напоила больную.

Зорким, проницательным взглядом окинув нежданных гостей, лесник Назар на короткий откровенный вопрос Мусия Завирюхи повел пленом. Странные, незнакомые люди хотят у лесника военные тайны выведать. Спроси они его, где осенью растут грибы, тут бы он сослужил им службу. А то... охрана, пулеметные гнезда, мины. Вот дерево выбрать на подоконники или там на матицу, балки - тоже мог бы помочь, с разрешения лесничества, конечно... С насмешкой, похоже, отнесся к их, по меньшей мере, странным домогательствам, недоверчиво, исподлобья посматривал на недовольных, оторопелых гостей. И совершенно, между прочим, безбоязненно. Раз в столь опасное время отваживается жить в гуще леса - значит, не робкого десятка человек. Бывает ли он на людях? Знать не знает, что происходит на белом свете. Из леса носа не высовывает, солнца не видит. Соседей близко нет, на базар не знает дороги, живут картошкой, молоком, кисличками...

Развел турусы на колесах, уводит в сторону, заморочить голову хочет, хитрая лиса! Не зря, выходит, Марко предостерегал Мусия Завирюху. Так оно и есть. Лицо отчужденное, хмурое, вытянутое, как на иконе, с острой седой бородой.

Марко невзначай глянул на лесникову дочь, у него даже дыхание перехватило. Она с явной укоризной прислушивалась к тому, что говорил отец; сгорая со стыда, она прятала глаза от людей, порываясь то ли возразить отцу, то ли сказать что-то, и вдруг, съежившись вся под его жестким суровым взглядом, поникла. И все же не утерпела, бросила укоризненно:

- Батьку?!

Лесник гневно уставился на дочь, но Мусий Завирюха мягко успокоил его.

- Вижу, голубчик, что ты советский человек, - сказал он растерявшемуся леснику. Какими признаками и наблюдениями руководствовался при этом командир, известно было только ему самому.

И Мусий Завирюха стал убеждать лесника, что ему нечего бояться их.

- Мы люди с открытой душой, партизаны, не какие-нибудь подосланные гитлеровцами... С честными намерениями, без тайного умысла.

Прозорлив этот Мусий Завирюха, прозорлив!

Лесник после глубокого раздумья, преодолев, видимо, свои сомнения, с виноватой миной беспомощно развел руками и заговорил откровенно, на что толкала его и доверчивая дочь.

- Сами знаете, всякие теперь люди ходят - полицаи, шпионы, приходится держать ухо востро. Пока не узнаешь человека, язык не развязывай...

И партизаны, за минуту до того неприязненно посматривавшие на лесника, одобрительно восприняли трезвое его слово: так и надо, сразу видно - рассудительный, порядочный человек.

Он, откровенно говоря, еще бы колебался, продолжал хитрить, признался лесник, - да вот его слишком доверчивая дочка сбила с толку. Он с укором покачал головой: смотри, чтобы не пришлось каяться! Повеселевшие партизаны дружелюбно поглядывали на дивчину.

- Так где же сейчас наши? - допытывался лесник у гостей.

- Москва наша? - в тревоге спрашивает дивчина.

- Навеки наша!

Мусий Завирюха обводит семью потеплевшим взглядом: эх, милые вы мои, не знаете, что на белом свете творится.

Марко заметил, что после их сообщения о разгроме гитлеровских бронетанковых сил под Москвой у дивчины слезы навернулись на глаза, отчего она стала еще милее.

Откуда им знать, как до Мусия Завирюхи доходит правдивое слово с Большой земли?

- Враг ощутил всю мощь нашего удара - разбита вера в непобедимость германского оружия! Москва в безопасности! А скоро фашисты и вовсе не соберут костей!

Лицо у лесника постепенно светлеет, и он уже с благодарностью смотрит на осведомленного в мировых событиях человека, партизанского командира, внесшего луч света в его затерянную среди лесной глухомани хату.

Лесник предостерег партизан от многих опасностей и подвохов, обнаружив при этом исключительную осведомленность: где завалы, где мины... Осенью хуторская овца забрела - разорвало в клочья. Марко красноречиво переглянулся с Павлюком: зоркий глаз у лесника... Все разведал... К мосту трудно подступиться, опутан сетками, кто не знает, как обойти, - ночью запутается, увязнет... Сверх того проволокой огорожен, на ней нацеплены жестянки, если кто наткнется, - жестянки затарахтят, часовые услышат. Немцы, считает лесник, не опасаются нападения, партизаны Сидора Ковпака сюда не доходят, не могут охватить весь лесной край, у них свои пути-дороги. Вконец измотали немцев. Ныне, слух прошел, разбив в пух и прах регулярные фашистские части (одни эсэсовцы - под Путивлем), партизаны подались в Брянские леса. Там такие герои, - сумели захватить даже танки!