Натан Эйдельман - «Революция сверху» в России

Великое и страшное нашествие на четверть тысячелетия отрезало Россию от европейских связей, европейского развития.

Невозможно, конечно, согласиться с парадоксальным мнением Л. Н. Гумилева, будто монгольское иго было лучшим уделом для Руси, ибо, во-первых, спасло ее от ига немецкого, а во-вторых, не могло столь болезненно затронуть самобытность народа, как это произошло бы при более культурных немецких захватчиках. Не верю, будто такой эрудит, как Гумилев, не знает фактов, которыми его легко оспорить; увлеченный своей теорией, он впадает в крайность и не замечает, к примеру, что силы «псов-рыцарей» были несравнимо слабее монгольских: Александр Невский остановил их войском одного княжества. Отнюдь не восхваляя какое-либо чужеземное владычество вообще, напомню, что монгольское иго было ужасным; что прежде всего и более всего оно ударило по древнерусским городам, великолепным очагам ремесла, культуры (целый ряд искусств и ремесел после того был совершенно утрачен и даже секрет производства забыт).

А ведь именно города были носителями торгового начала, товарности, будущей буржуазности — пример Европы налицо!

Ни к чему, полагаем, отыскивать положительные стороны такого ига по сравнению с абстрактным, несуществовавшим и неосуществимым тогда игом немецким. Прежде всего потому, что результат прихода Батыя прост и страшен: население, уменьшившееся в несколько раз; разорение, угнетение, унижение; упадок как княжеской власти, так и ростков свободы, о которых мы говорили; сожженным деревням легче поднять голову — их «технология» сравнительно проста, городам же, таким, как Киев, Владимир, нанесен удар сокрушительный: целые десятилетия они не могли прийти в себя от этого удара.

Наконец, простая статистика: 10–12 крупных русских княжеств перед 1237 годом (появление Батыя), к концу XIII столетия (влияние главного, Владимирского князя значительно ослабело) число их в несколько раз больше — раздробленность, упадок.

Монголы сломали одну российскую историческую судьбу и стимулировали другую; то же относится и к другим побежденным, растерзанным народам. Однако здесь — никакого повода для шовинизма; так складывались исторические судьбы. Завоевав полмира, ордынцы тем самым отравляли собственную цивилизацию, придавали ей черты неестественности, уродливого паразитизма, загнивания, и отсюда начался их будущий упадок… Тонкость и сложность проблемы прекрасно чувствовал Андрей Тарковский, когда в фильме «Андрей Рублев» представил монгольских воинов не хуже и не лучше того российского феодального воинства, которое вместе с ними идет грабить один из русских городов; вспомним своеобразное рыцарство завоевателей в обращении с глухонемой пленницей и т. п.; вспомним также нравственно точные характеристики и русских, и монголов в книгах В. Яна где все хороши и ужасны по-своему, но нет и тени великодержавного мстительного превосходства… Однако еще раз повторим, пусть и очень известные, строки Пушкина: «Образующееся [европейское] просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией… Татары не походили на мавров. Они, завоевав Россию, не подарили ей ни алгебры, ни Аристотеля». Размышляя о последующей кровавой борьбе русских с иноземцами и между собою, Пушкин замечает, что события не благоприятствовали свободному развитию просвещения». Напомним, что просвещениеПушкин понимает шире, чем грамотность, ученость. Это — и города, и пути сообщения, и свободные учреждения. Иначе говоря, — уровень развития…

Еще 8–10 поколений.

Возвышение Москвы, Иван Калита, Куликовская битва; наконец, в 1480 году Иван III свергает монгольское иго и завершает к этому же времени объединение Руси.

Внешне опять же — вровень с Европой. Именно в XV веке, даже, можно сказать, почти в те же годы, завершается объединение ряда западных государств; современник Ивана III король Людовик XI (1461–1483) объединяет Францию; в 1485 году завершается последняя страшная смута в Англии — война Алой и Белой розы, на британском престоле могучие Тюдоры. В 1479 году брак Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской завершает создание единого Испанского королевства.

В Москве — государь всея Руси, в западных столицах — тоже государи «всея Франции, Англии…» (Германии же, Италии еще четыре века жить в раздроблении).

Жестокие, подозрительные, властные Иван III, Василий III, Иван Грозный. Но и «вселенский паук» Людовик XI ничуть не добрее — весьма щедр на казни, пытки; Генрих VIII Английский многими тираническими действиями и намерениями напоминает Ивана Грозного (принявшего титул царя как раз в год смерти английского «коллеги»); да и число жен у двух тиранов почти совпадает — шесть у Генриха, семь у Ивана… Грозный, заметим, по крайней мере своих цариц не казнил, иногда отсылал в монастырь; Генрих же сделал плаху элементом семейной жизни.

У восточно- и западноевропейских правителей 500 лет назад можно найти и ряд других сходных черт: западные короли, набирая силу, вынуждены опираться на сословно-представительные учреждения, ограничивающие абсолютных властителей, но одновременно — поддерживающие, финансирующие. В России XVI и XVII веков — время Земских соборов, где так же, как и в парламенте, генеральных штатах и кортесах, собираются представители сословий (изредка даже государственные крестьяне) и решают разные государственные дела. Английский дипломат Горсей в 1584 году извещал свое правительство о действиях «русского парламента».

Похоже, очень похоже. И совсем не похоже.

Главное и основное отличие: на Западе куда сильнее, чем на Востоке, — города, промышленность, торговля, буржуазия; а где буржуазность, товарность — там крепнут свободы, местные и городские, еще сравнительно небольшие, однако родственные тем, что прежде и на Руси были, но сгорели в пожарах XIII–XIV веков.

Любой грамотный ученик 6–7 класса знает, что и русские цари, и западные короли сражались с крупными феодалами, а опирались, во-первых, на мелких дворян (д'Артаньян во Франции или князь Серебряный в России); во-вторых, на духовенство, заинтересованное в объединении и централизации; и, в-третьих, на горожан, еще более заинтересованных в порядке, спокойной возможности производить и торговать.

Все так: московский посадский люд, а также купцы, ремесленники других городов поддерживают государей, и те на них «зла не имеют». Но соотношение сил в стране все-таки совсем иное, чем в Париже, Лондоне, Лионе, Севилье.

400 лет спустя в сибирской ссылке Чернышевский напишет автобиографический роман «Пролог», где главный герой Волгин («списанный» с самого автора) рассуждает о недостаточности мелких отдельных уступок: «Суд присяжных… Великая важность, он сам по себе, — был ли он в Англии при Тюдорах и Стюартах? Чему он мешал?.. Все вздор». При всем уважении к автору — герою «Пролога», никак не можем с ним согласиться: тут, пожалуй, проскальзывает очень характерный российский взгляд «или все — или ничего!»