В. Черкасов-Георгиевский - Вожди белых армий

Таким образом, командующий не дал права выбора: кто не верит руководителям — оставит армию. Деникин в русле соображений Алексеева малоубедительно навязал такую точку зрения. Неимение права (непредрешение) решать судьбы страны? Но его брали на себя и отлично воплощали в жизнь полководцы, начиная с древних римлян, Бонапарта, позже — Франко, де Голль, Пиночет. На это намекнет Деникину Черчилль в 1920 году в Лондоне, спросив его за завтраком:

— Скажите, генерал, почему вы не объявили монархии? Упрямый Деникин встанет на своем:

— Почему я не провозгласил — не удивительно. Я боролся за Россию, но не за формы правления. И когда я обратился к двум своим помощникам: Драгомирову и Лукомскому, людям правым и монархистам, — считают ли они необходимым провозгласить монархический принцип, оба ответили: нет! Такая декларация вызвала бы падение фронта много раньше. Да что же мог ответить командующему его — помощник, причем, например, масон Лукомский? Похоже, в ту весну 1918 года в России был едва ли не единственный человек, способный нацелить добровольцев "За Веру, Царя и Отечество", — генерал граф Ф.А.Келлер, единственный из высоких командиров попытавшийся воспрепятствовать отречению императора. За это он лишился своего 3-го конного корпуса, который погубил в корниловском путче его новый командир генерал Крымов.

В июне 1918 года Келлер откажется от «чести» служить в подозрительной своим непредрешенчеством Добровольческой армии и напишет об этом Алексееву:

"Объединение России — великое дело, но такой лозунг слишком неопределенный, и каждый даже Ваш доброволец чувствует в нем что-то недосказанное, так как каждый человек понимает, что собрать и объединить рассыпавшихся можно только к одному определенному месту или лицу. Вы же об этом лице, которым может быть только прирожденный, законный Государь, умалчиваете".

Свое непредрешенчество Алексеев с Деникиным перед добровольцами отстояли, но проблема "Единой, Неделимой России" была посложнее. 11 мая 1918 года в Новочеркасске открылся "Круг спасения Дона", а 16 мая он избрал генерала П.Н.Краснова Донским атаманом. Краснов взял курс на полную автономию Дона от России и сотрудничал с немцами, считая, что они победят Антанту, которой оставались верны добровольческие вожди.

В конце мая в станице Манычской Алексеев и Деникин встретились с Красновым. Он стал развивать "антиалексеевско-антиденикинскую" идею Корнилова перед Ледяным походом. Атаман настаивал, чтобы добровольцы двигались на северо-восток к Царицыну, где имеются пушечный и снарядный заводы, громадные запасы военного снаряжения, что позволит им обрести «русскую» базу и не зависеть от казаков. Добровольческие вожди продолжили настаивать по наступлению на юг, на освобождении Задонья и Кубани. Они опирались на то, что за Волгой на большой приток офицерства нельзя рассчитывать, а кубанцы, как и донцы, уже бросали свой «нейтралитет», желая "скинуть совдепию". Стали разбираться с денежными делами. Чемоданчик, рядом с которым трясся на повозке в Ледяном походе Алексеев, хранил шесть миллионов рублей, что дал еще Каледин, разделив пополам свою кассу. Те деньги давно были на исходе.

Краснов на этот счет сказал:

— Дон даст средства, но тогда Добровольческая армия должна подчиниться мне.

Деникин вспылил:

— Добровольческая армия не нанимается на службу! Она выполняет общегосударственную задачу и не может подчиняться местной власти, над которой довлеют областные интересы!

Все-таки договорились, что донцы будут переправлять добровольцам часть боеприпасов и снаряжения, получаемых через немцев с украинских складов из имущества бывшего русского Юго-Западного фронта. 22 июня 1918 года девять тысяч добровольцев с двадцатью одним орудием, двумя броневиками выступили против почти ста тысяч северо-кавказских красных войск, имевших более ста двадцати пушек.

Добровольческая армия, куда влился отряд полковника Дроздовского, прорвавшийся на Дон с боями из Румынии, разделилась на три пехотные, одну конную дивизии и одну конную кубанскую бригаду. В своей еще неистрепанной форме уходили в эти бои пехотинцы Партизанского полка. Ее сшили им в середине апреля женщины села Гуляй-Борисовка, и на Пасху молодые донские «партизаны» впервые надели обнову. Синий и белый цвета: традиционно молодежные, — отличали их погоны и фуражки. Корниловские ударники после гибели шефа полка Корнилова добавили на черные погоны белую выпушку и серебряную букву К. В этом новом добровольческом походе на Екатеринодар яро столкнулось ожесточение красных и белых. Бывшие офицеры, перешедшие к красным, знали, что пощады от однополчан по императорской армии не будет. На станции Тихорецкой, когда белые захватили штабной поезд, красный начштаба, бывший полковник, сначала застрелил свою жену, потом себя… А захваченным раненными добровольцам красные отрубали руки, ноги, вспарывали животы, резали языки, уши, выкалывали глаза; иногда обливали керосином и сжигали живьем. В бою под Белой Глиной дрозд овцы наткнулись на эти жертвы. Вывели всех пленных красноармейцев и расстреляли. Деникин вызвал к себе Дроздовского и строго указал на не- допустимость массовых расправ. В своих мемуарах Деникин отмечал:

"Нужно было время, нужна была большая внутренняя работа и психологический сдвиг, чтобы побороть звериное начало, овладевшее всеми — и красными, и белыми, и мирными русскими людьми. В Первом походе мы не брали пленных. Во Втором — брали тысячами. Позднее мы станем брать их десятками тысяч. Это явление будет результатом не только изменения масштаба борьбы, но и эволюции духа". В сражениях Второго кубанского похода добровольцы прославились своими лобовыми атаками в полный рост, без выстрелов, но наступать так приходилось больше из-за недостатка патронов. 15 августа 1918 года Добровольческая армия взяла Екатеринодар.

До обретения своей белогвардейской столицы в Екатеринодаре Добровольческая армия действительно была вроде "странствующих музыкантов", как ехидно обзывали ее на Дону приближенные атамана Краснова. После гибели в предыдущем неудачном екатеринодарском штурме Корнилова генерал Деникин занял его место в руководстве армии по неписаной тогда ее «конституции». Она разграничивала круг обязанностей и полномочий двух руководителей, что и перешло в новый тандем: Алексеев сохранил за собой общее политическое руководство, внешние отношения и финансы, а Деникин стал управлять и командовать непосредственно армией.

Такой порядок между этими двумя заслуженными генералами никогда не нарушался, и, как отмечал в своих "Очерках Русской Смуты" Деникин: "не было ни разу разговора о пределах нашей власти". Характер таких взаимоотношений и взаимное доверие во многом, конечно, определялись тем, что более молодой Антон Иванович никогда не забывал Михаила Васильевича в роли профессора Академии Генштаба, лекции по истории русского военного искусства которого он с упоением слушал. Их тандем в сравнении с предыдущим: Алексеев — Корнилов, — выигрывал и в обоюдном умении быть терпимыми в отличие от напористости покойного Корнилова. Деникин писал: