В. Черкасов-Георгиевский - Вожди белых армий

"Я застал Главнокомандующего уже совершенно в другом настроении, он положительно осунулся и постарел за тот короткий промежуток времени, что прошел с утреннего моего визита. С фронта пришли известия, которые свидетельствовали о полной катастрофе. Войска бросили позиции… Хорошо, что неприятель не особенно наседал, и между ним и нами образовалась зона, в которой шло усиленное братание. Я распрощался самым сердечным образом с Главнокомандующим; переживаемая им тяжелая душевная драма глубоко взволновала меня". Этой ночью белые в порту грузились на ледокол «Минин» и военную яхту "Ярославна".Матросские команды всех плавсредств были ненадежны, поэтому группа морских офицеров заняла на этих судах машинные отделения и кочегарки. Генерал Миллер, чтобы не было разбоя в оставленном «ничейном» городе, передал власть рабочему исполкому. Городская дума и Земское собрание от этого отказались. На пристани еще грузили раненых, а Архангельск уже полыхал красными знаменами над толпами рабочих и матросов. Взвился такой флаг и на броненосце «Чесма», с которого, слава Богу, офицеры успели снять снаряды.

После полуночи 19 февраля 1920 года «Минин» и «Ярославна» отчалили, унося на своих кренящихся бортах чиновников, офицеров, лазареты, солдат, отряд датских добровольцев, членов семей белых, представителей общественности, самую разную публику и штаб главнокомандующего Северным фронтом генерала-лейтенанта Е.К.Миллера, который в эту стылую ночь не уходил с палубы, вглядываясь в темноту. Он, бывший военный атташе, представлявший Российскую империю на сверкающих паркетах правительственных особняков Бельгии, Голландии, Италии, словно оставлял свое сердце в этом продутом ледяными ветрами городе.

В устье Северной Двины, ведущей из Архангельска в море, по кораблям ударил с берега винтовочный и пулеметный огонь засевших там пролетариев и матросов. Два орудийных выстрела с «Ярославны» их подавили. Проплыв 60 километров до пристани «Экономия», белые суда собирались заправиться углем. Тут их должны были ждать ледоколы «Канада» и «Сусанин», чтобы вместе уйти на Мурманск. Но их успели прежде офицеров захватить большевики, на мачтах трепыхались красные флаги. Офицеры с ледоколов сумели по льду перебраться к причалившим белым. Когда вышли в Белое море, впереди беженцев встретили ледяные поля. Через них ледоколу «Минину» с идущей на его буксире «Ярославной» было не пробиться. Все беженцы перешли на «Минин», вместимость которого была 120 человек. На этот раз всего он принял тысячу с лишним человек и еще уголь, провизию, трехдюймовку с брошенной «Ярославны». 20 февраля «Минин» встретился с застрявшими в полях торосов тремя архангельскими ледоколами, вышедшими пять дней назад на Мурманск. Веры в команды и этих судов у Миллера не было, он приказал перегрузить с них часть топлива и перевести оттуда к себе на борт офицеров и чиновников.

Опасение неприятных сюрпризов на следующий день оправдались: красный ледокол «Канада» гнался за ними. Он издалека ударил из орудий, беря «Минин» в «вилку». Неприкрытый боевой обшивкой ледокол, переполненный людьми, от любого попадания вмиг пошел бы ко дну. Флотские артиллерийские офицеры как зеницу ока стали разворачивать так счастливо прихваченную с «Ярославны» трехдюймовую пушку. Снаряды красных ложились к «Минину» все ближе и ближе. Его офицеры своим единственным орудием начали дуэль. Первыми всадили снаряд в борт «Канаде»! Она стала разворачиваться, ушла прочь.

"Минину" не везло и дальше: льды зажали его до полной остановки. А 21 февраля коченеющие на палубе замершего ледокола люди из радиограммы узнали, что и идти им в России больше некуда — белый Мурманск пал… Его войска, добитые большевистской и эсеровской пропагандой, тоже бросили фронт. 22 февраля ветер переменился, льды разошлись, единственная белая территория бывшей Северной Области — ледокол «Минин» взял курс на Норвегию, потому что комиссары в эфире отдавали приказы по его поимке красным морякам. Мурманским белым офицерам вместе с отрядом бельгийских добровольцев и летчиками-англичанами удалось уйти на пароходе «Ломоносов». Он встретился с «Мининым» в норвежских водах. 26 февраля белые беженцы с двух кораблей высадились в норвежском порту Тромс. Им была устроена торжественная встреча.

Норвежцы приняли русских как братьев, о чем и сказал местный пастор в храме в проповеди "Вера без дел мертва". В магазинах и лавочках у уцелевших граждан белого русского Севера отказывались брать плату. Раненые и больные тут же попали в больницы, а всех беженцев отлично разместили, украсив их помещения цветами. Их завалили фруктами и шоколадом. Потом русских предложили устроить в более крупном городе Трондхейме. Позже в Скандинавии им повезло с пособиями, работой гораздо лучше всех других беженцев отступивших белых армий России.

Сложилось так лишь с этой «вовремя» уплывшей тысячей с лишним человек. Белые бойцы, оставшиеся на удаленных участках Архангельского фронта, приняли весь ад развала армии. На Печоре, Мезени, Пинеге они очутились в глубоком красном тылу. Стали отступать на Архангельск, но в нем уже правили комиссары в кожанках.

Крутая этим белым выпала судьба. Одни сдались, чтобы гнить в Архипелаге ГУЛАГе, каким вскоре по инициативе Ленина, во-первых, станет Северная Область, начиная со знаменитого СЛОНа — Соловецкого лагеря особого назначения. Их расстреляют через годы. Другие, словно чуя, что так и так настигнет их большевистская пуля, свято берегли последний патрон в стволе. Как это в стихах супруги, так сказать, "белогвардейски-чекистского" Эфрона талантливой М.Цветаевой, так тонко ощущавшей Белую тему, возможно, из-за выродка-мужа? Белая гвардия, путь твой высок:

Черному дулу — грудь и висок… Из самого Архангельска пошли на Мурманск полторы тысячи человек тремя группами. Им пришлось драться в Онеге, где снова царило красное восстание. Они разгромили онежских большевиков и 27 февраля пробились к Мурманской железной дороге. Узнали, что Мурманского белого фронта уже нет… Позади этих воинов был рывок в 400 километров, а впереди на станции Сороки их ждали красные бронепоезда и два пехотных полкА. Можно было выбирать между гибелью и капитуляцией. Большинство захотело поверить в большевистскую гуманность к пленным. Когда сдались, многих тут же перестреляли, припомнив совсем недавнее лихое их взятие красной Онеги. Лишь группка отчаянных офицеров белых ринулась на лыжах в белое же безмолвие снежной пустыни — и дошла до Финляндии. Полторы тысячи северян пробивалось в Финляндию и с Мурманского участка фронта. Две недели они шли глухой тайгой по сугробам, проваливались в полузамерзшие карельские болота по горло. Им всем повезло спастись за финской границей.