Натаниель Готорн - Рассказы

Едва девушка скрылась из виду, в тень кленов свернули двое прохожих. Оба смотрели угрюмо, и лица их казались еще более мрачными из-за суконных шапок, косо надвинутых на лоб. Платье на них истрепалось, но еще хранило следы щегольства. Это были головорезы, промышлявшие чем дьявол пошлет и решившие в перерыве между своими грязными делами здесь, в тени кленов, разыграть в карты доходы от будущего злодеяния. Однако, увидев у ручья спящего Дэвида, один из них прошептал другому:

- Т-с-с... видишь у него под головой узел?

Второй негодяй, кивнув, криво усмехнулся и подмигнул.

- Ставлю флягу бренди, - сказал первый, - что там у него между рубашек припрятан либо бумажник, либо изрядный запасец мелких монет. А не найдем их в узле, так наверняка отыщем в кармане брюк.

- А если он проснется? - спросил второй. В ответ на это его приятель расстегнул жилет, показал рукоять кинжала и кивнул на Дэвида.

- Что ж, можно и так, - проговорил второй разбойник.

Они направились к ничего не подозревающему юноше, и, пока один ощупывал узелок у него под головой, другой приставил к сердцу Дэвида кинжал. Их мрачные, искаженные от страха и злобы лица, склоненные над жертвой, выглядели так устрашающе, что если бы Давид внезапно проснулся, он мог бы принять их за выходцев из преисподней. Да что там - случись грабителям взглянуть на свое отражение в ручье, они вряд ли узнали бы самих себя. А Дэвид Суон еще никогда не спал так безмятежно, даже лежа на руках у матери.

- Придется вытащить узел, - прошептал один.

- Если он шевельнется, я всажу в него кинжал, - отозвался другой.

Но в эту минуту под тень кленов забежала собака, принюхиваясь к чему-то в траве. Она сначала оглядела злодеев, потом посмотрела на мирно спящего Давида и принялась лакать воду из ручья.

- Тьфу, - сплюнул один из негодяев, - теперь ничего не сделаешь. Следом за собакой явится и хозяин.

- Давай выпьем да уберемся отсюда, - предложил второй.

Грабитель, державший кинжал, спрятал его за пазуху и вытащил карманный пистолет, но не из тех, что убивают с одного выстрела. Это была фляга спиртного с навинченным на горлышко оловянным стаканчиком. Отхлебнув по изрядному глотку, они двинулись дальше с таким громким смехом и шутками, что, казалось, неудавшееся злодеяние их сильно развеселило. Через несколько часов они вовсе забыли это происшествие и не подозревали, что всевидящий ангел на веки вечные занес в списки их грехов преднамеренное убийство. Что же до Давида Суона, то он продолжал крепко спать, не зная, что над ним на какое-то мгновение нависла тень смерти, и не ощутив радости возвращения к жизни, когда опасность миновала.

Он спал, но уже не так спокойно, как прежде. За время короткого отдыха его молодое тело скинуло с себя груз усталости, вызванной долгой ходьбой. Он то вздрагивал, то принимался беззвучно шевелить губами, то бормотал что-то неразборчивое, обращаясь к видениям своего полуденного сна. Но вот с дороги донесся стук колес, который становился все громче и громче, пока наконец не дошел до затуманенного дремотой сознания Давида. Это приближалась почтовая карета. Юноша вскочил, мгновенно придя в себя.

- Эй, хозяин! Не подвезешь ли? - крикнул он.

- Садись наверх, - отозвался кучер.

Дэвид вскарабкался на крышу кареты и весело покатил в Бостон, не бросив даже прощального взгляда на источник, где, подобно веренице снов, промелькнуло столько событий. Он не знал, что само Богатство бросило на воды ручья свой золотой отблеск; не знал, что с журчаньем источника смешались тихие вздохи Любви; что Смерть грозила обагрить его воды кровью - и все это за тот короткий час, пока он спал на берегу.

Спим мы или бодрствуем, мы не ощущаем неслышной поступи удивительных событий, вот-вот готовых свершиться. И можно ли сомневаться в существовании всесильного провидения, если, вопреки тому, что на нашем пути нас ежечасно подстерегают неожиданные, неведомые нам случайности, в жизни смертных все-таки царит какой-то распорядок, позволяющий хотя бы отчасти угадывать будущее?

ВОЛШЕБНАЯ ПАНОРАМА ФАНТАЗИИ

Перевод И. Разумовского и С. Самостреловой

Что такое Вина? Запятнанная совесть. И вот что представляется крайне интересным - остаются ли на совести эти безобразные и несмываемые пятна, если преступления, уже задуманные и выношенные, так и не свершились? Неужели для того, чтобы злостные замыслы грешника могли послужить основанием для его осуждения, необходимо воплотить их в реальные поступки, неужели недействителен обвинительный акт, если он не скреплен печатью преступления, совершенного рукой из плоти и крови? Или в то время, как земному судилищу ведомы одни осуществленные злодеяния, преступные мысли - мысли, лишь тенью которых являются преступные дела, - тяжелым грузом лягут на чашу весов при вынесении приговора в верховном суде вечности? Ведь в полночном уединении спальни, в пустыне, вдали от людей, или в храме - в то время, как человек в своем физическом естестве смиренно преклоняет колена, душа его способна осквернить себя даже такими прегрешениями, которые мы привыкли считать плотскими. Если все это истина, то истина эта вселяет страх.

Разрешите пояснить это положение вымышленным примером. Некий почтенный господин - назовем его мистер Смит, - считавшийся всегда образцом нравственного совершенства, решил однажды согреть свои старые кости стаканчиком-другим благородного вина. Дети его разошлись по делам, внуки были в школе, и он сидел один за резным столом красного дерева, удобно расположившись в глубоком, покойном кресле. В старости иные люди боятся одиночества и, не располагая другим обществом, радуются даже дыханию ребенка, заснувшего рядом на ковре. Но мистер Смит, чьи серебряные седины могли бы послужить символом его безгрешной жизни, не ведающей иных проступков, кроме тех, что неотделимы от человеческой природы, мистер Смит не нуждался ни в детях, могущих защитить его своей чистотой, ни во взрослых, способных встать между ним и его совестью. И все же старикам необходимы беседы со взрослыми людьми, или тепло женской ласки, или шум детворы, резвящейся вокруг их кресла, так как иначе мысли их предательски устремляются в туманную даль прошлого и на душе у старого человека становится зябко и одиноко. Не поможет тут и вино. По-видимому, так случилось и с мистером Смитом, когда сквозь сверкающий стакан со старой мадерой он вдруг увидел, что в комнате появились три фигуры. Это была Фантазия; у нее за спиной висел ящик с картинами, она приняла облик бродячего балаганщика. Следом за ней шла Память, уподобившаяся конторщику, с пером, заткнутым за ухо, со старинной чернильницей в петлице и с тяжелым фолиантом под мышкой. Позади виднелся еще кто-то, с головы до ног закутанный в темный плащ, так что нельзя было различить ни лица, ни фигуры. Но мистер Смит сразу догадался, что это Совесть.