Натаниель Готорн - Рассказы

- Я слышу его, я его слышу. Божественный голос говорит во мне, и вот что он мне велит: "Оставь им свое дитя, Кэтрин, ибо его место здесь, а сама уходи отсюда, ибо я тебя предназначаю для иного дела. Разорви путы естественной склонности, подвергни жестокому испытанию твою любовь и знай, что во всем этом проявляется веление высшего разума". Я ухожу от вас, друзья, я ухожу. Возьмите от меня моего мальчика, мое бесценное сокровище. Я ухожу отсюда, надеясь, что все обойдется к лучшему и что даже для его детских рук найдется работа в вертограде вседержителя.

Она опустилась на колени и стала что-то шептать. Илбрагим сначала ничего не хотел слушать и только со слезами и рыданиями цеплялся за мать, но потом, когда она поцеловала его в щеку и поднялась на ноги, он вдруг успокоился. Женщина в безмолвной молитве простерла руки над его головой и приготовилась идти.

- Прощайте, друзья, обретенные в нужде, - обратилась она к Пирсону и его жене. - Добро, которое вы мне сделали, - сокровище, которое вы накопили на небесах, и оно вернется к вам сторицею. Прощайте и вы, мои враги, которым не дано и волоса тронуть на моей голове, а стопы мои задержать хотя бы на мгновение. Близится день, когда вы призовете меня, дабы я свидетельствовала в вашу пользу за этот один несовершенный вами грех, и я встану тогда и скажу, что знаю.

Она повернулась и пошла к дверям, а мужчины, которые стояли на страже перед ними, отошли в сторону и пропустили ее. Чувство жалости овладело всеми присутствующими и восторжествовало над неистовством религиозной нетерпимости. Освященная своей любовью и своими страданиями, она пошла вперед, а весь народ глядел ей вслед, пока она не поднялась на холм и не скрылась за его вершиной. И она удалилась, пророчица своего собственного неуемного сердца, для того чтобы возобновить скитания прошедших лет. Ибо голос ее раздавался во многих христианских странах и она уже не раз томилась в узилищах католической инквизиции, до того как испытала на себе удары бичей и валялась на соломе в тюрьмах пуритан. Ее миссионерская деятельность распространялась и на последователей велений пророка, и от них она видела ту ласку и учтивость, в которой ей отказывали все враждующие секты нашей более возвышенной религии. Вместе с мужем она много месяцев провела в Турции, где даже сам султан был к ним благосклонен. В этой-то языческой стране и родился Илбрагим, и его восточное имя явилось знаком признательности за добро, оказанное им одним из неверных.

Когда Пирсон и его жена приобрели таким образом на Илбрагима все права, которые могли быть им предоставлены, их привязанность к нему стала такой же неотъемлемой частью их души, как тоска по родной земле или кроткая печаль об ушедших близких. Мальчик, со своей стороны, погоревав неделю или две, наконец успокоился и начал радовать своих покровителей многими неумышленными доказательствами того, что считает их своими родителями, а их дом - своим родным домом. Еще не успели растаять зимние снега, как гонимый ребенок, этот маленький пришелец из далекой языческой страны, уже совсем освоился на новом месте, словно так всю жизнь и прожил в этом коттедже в Новой Англии, находя у его очага уют и безопасность. Благодаря ласковому обращению, а также сознанию, что его любят, Илбрагим стал постепенно терять те черты преждевременной взрослости, которые были порождены его прошлой жизнью. Он все более превращался в ребенка, и его природная непосредственность проявлялась теперь вполне свободно. Во многих отношениях у него была очень здоровая натура, хотя расстроенное воображение как его отца, так и матери, может быть, и внедрило в сознание мальчика некоторую долю болезненности. По складу своего характера Илбрагим мог получать удовольствие от самых незначительных явлений и радоваться всякой мелочи. Казалось, он повсюду находил богатейшие залежи счастья, подобно тому как волшебная ветка орешника способна указать в ничем не приметной местности на скрытое под землей золото. Его бездумная веселость, возникавшая внезапно по тысяче причин, сообщалась всему семейству, и надо сказать, что Илбрагим у себя дома был чем-то вроде прирученного солнечного луча, озарявшего угрюмые лица и изгонявшего мрак из самых темных уголков коттеджа.

Но необыкновенная чувствительность к радости предполагает и особенную восприимчивость к страданию, почему безудержная веселость, обычно свойственная мальчику, сменялась иногда мгновениями глубокой грусти. Его огорчения не всегда можно было проследить до их первоисточника, но большею частью они проистекали (хотя, казалось бы, Илбрагим был для этого слишком молод) от уязвленной любви. Непостоянство его настроений часто заставляло его грешить против чинности пуританских порядков, и в этих случаях он далеко не всегда избегал выговора. Но малейший оттенок настоящего раздражения, который он безошибочно отличал от притворного гнева, проникал ему, казалось, в самое сердце и отравлял всякое удовольствие до той поры, пока он не ощущал, что прощен совершенно. Илбрагиму от природы была чужда всякая мстительность, нередко встречающаяся у особо чувствительных натур; если его обижали, он не давал сдачи и на рану мог лишь ответить собственной смертью. Ему недоставало способности постоять за себя; это было растение, которое может процветать, лишь обвившись вокруг чужого крепкого ствола, но если не дать ему этой опоры или сорвать с нее, оно никнет и увядает. Проницательный ум Дороти подсказал ей, что строгостью можно только искалечить душу этого ребенка, и она поэтому обходилась с ним так заботливо и осторожно, как будто имела дело с бабочкой. Ее супруг проявлял к мальчику такую же любовь, как и она, хотя день ото дня он становился с ним менее ласков.

Отношение соседей к квакерскому отпрыску и его покровителям не изменилось к лучшему, несмотря на кратковременную победу над их предубеждениями, которую одержала несчастная мать. Презрение и злоба, которые они питали к Илбрагиму, были для него чрезвычайно обидны, в особенности когда какое-либо обстоятельство напоминало ему, что и дети, его однолетки, разделяют вражду своих родителей. Его нежная и общительная натура, казалось бы, полностью проявила себя в крепкой привязанности ко всему его окружающему, и все-таки в нем оставалась какая-то частица неистраченной любви, и он стремился наградить ею тех самых детей, которых учили его ненавидеть. Когда пришли теплые дни весны, Илбрагим взял привычку сидеть молча и в бездействии, часами прислушиваясь к голосам играющих детей; но в то же время со свойственной ему деликатностью он старался не попадаться им на глаза, и он немедленно бы убежал и спрятался от любого из них, даже самого маленького. Все же в конце концов случай как будто помог ему найти доступ к их сердцам. Это произошло с помощью одного мальчика, старше его года на два, который сильно ушибся, упав с дерева по соседству с тем местом, где жили Пирсоны. Поскольку дом пострадавшего находился от них на довольно далеком расстоянии, Дороти с готовностью приютила его под своей крышей и превратилась во внимательную и заботливую сиделку.