Михаил Курушин - 100 великих военных тайн

Когда советские войска летом 1944 года вступили на территорию Польши, сразу же возник вопрос об их отношениях с Армией Крайовой. Черчилль уговорил польское правительство в изгнании издать специальную директиву, согласно которой подразделения Армии Крайовой при подходе советских войск должны были заявлять о себе как о союзной армии, готовой плечом к плечу с Красной армией воевать против немцев. Поляки директиву выполнили, но это закончилось для них весьма плачевно. Советские воинские части уходили дальше на Запад, а их сменяли войска НКВД. Бойцов Армии Крайовой разоружали и арестовывали. Очень скоро это стало известно, и поляки вынуждены были вести борьбу с русскими как и с оккупантами, или, в крайнем случае, сохранять нейтралитет, прячась в лесах.

Очень даже может быть, что главное командование Армии Крайовой заранее предвидело трагическую развязку варшавских событий. За две недели до начала восстания Бур-Комаровский докладывал в Лондон: «При нынешнем состоянии германских вооруженных сил в Польше и их противоповстанческих приготовлениях, заключающихся в превращении каждого здания, занимаемого военными подразделениями и даже учреждениями, в оборонительную крепость с бункерами и проволочными заграждениями, восстание не имеет шансов на успех».

Так почему же оно все-таки началось? Может быть, в Лондоне надеялись, что немцы, понимая истинное политическое значение восстания, не станут энергично противодействовать полякам?…

Исходная позиция для начала восстания оказалась крайне невыгодной. Нехватка надежной информации у командования Армии Крайовой способствовала ошибочной оценке положения. Невзирая на ситуацию, эмигрантское правительство в Лондоне приказало Армии Крайовой начинать борьбу. Расчет, вероятно, был на то, что это правительство прибудет в освобожденный город и уже в качестве законной власти встретит советские войска.

1 августа около девяти часов утра гауптштурмфюрер СС Альфред Шпилькер встретился в Варшаве с посланцами эмигрантского правительства. В ходе бурного разговора Шпилькер пытался побудить поляков отменить восстание. Вскоре после 11 часов он в отчаянии вернулся к себе в кабинет со словами: «Теперь начнется!»

Прошло совсем немного времени, и на улицах Варшавы зазвучали первые выстрелы. 2 августа повстанцы уже контролировали значительную часть города, но ряд важных зданий, мосты через Вислу, вокзал и аэродромы взять им не удалось. Армия Крайова имела резерв боеприпасов и продовольствия всего на несколько дней боев.

Вскоре нападавшие были встречены огнем быстро сформированных частей немецкого коменданта. Через час после начала восстания рейхсфюрер СС Гиммлер вызвал части полиции и эсэсовцев из Познани. Но первая неделя августа 1944-го не принесла Гиммлеру ничего хорошего.

Весьма неприятным фактом для рейхсфюрера оказалось то, что незадолго до восстания представители Главного имперского управления безопасности с его ведома вели с пленными высшими офицерами Армии Крайовой переговоры о совместной антибольшевистской борьбе. Теперь эти переговоры могли скомпрометировать Гиммлера, поэтому он тут же приказал немедленно расстрелять партнеров по переговорам, среди которых находился и один из руководителей Армии Крайовой Стефан Ровецкий.

Вообще, по мнению Гиммлера, восстание с исторической точки зрения являлось благом. Он докладывал Гитлеру: «…пять-шесть недель боев, но зато будет ликвидирована Варшава - столица, голова и интеллект этого бывшего 16-17-миллионного народа поляков, народа, который вот уже 700 лет блокирует нам дорогу на Восток». Фюрер с ним согласился.

Тем временем Сталин заявил своим западным союзникам, что не желает иметь ничего общего с «варшавской авантюрой», однако согласился принять представителя польского правительства Станислава Миколайчика. Последний, очень надеявшийся на успех восстания, намеревался объявить Сталину о том, что Варшава освобождена и в столице Польши уже функционирует правительство. 26 июля перед выездом в Москву для переговоров с советским правительством Миколайчик приказал своему уполномоченному в Польше, делегату правительства Я. Янковскому, начать восстание в установленный по своему усмотрению срок, заявив, что оно будет «сильным аргументом» на московских переговорах.

На основе фондов Архива президента РФ есть возможность реконструировать содержание московских бесед Миколайчика со Сталиным и Молотовым.

Во время первой встречи, как гласит запись переводчика В.Н. Павлова, 3 августа 1944 года Миколайчик сам начал свой разговор со Сталиным с трех вопросов: о будущем обращении с Германией; о договоре об управлении освобожденными районами Польши; о будущей советско-польской границе. Вопрос о восстании практически не был затронут. Получается, что Миколайчик как бы не придал особого значения уже начавшемуся восстанию в Варшаве, желая создать впечатление, будто мыслит гораздо шире и хочет обсуждать принципиальные проблемы будущего Европы. Скорее всего, истинная причина была в том, что у восставших уже возникли серьезные проблемы. Сталин вроде бы принял «игру» Миколайчика, но сразу приземлил дискуссию: «Все эти вопросы имеют большое политическое и практическое значение. Но ни в одном из этих вопросов Миколайчик не коснулся факта существования польского комитета национального освобождения (ПКНО), с которым Советский Союз уже заключил договор о будущем управлении освобожденными районами…»

Речь шла о соглашении от 26 июля, подписанном между правительствами СССР и коммунистическим ПКНО, которым признавалась власть ПКНО на освобождаемой польской территории. Так Сталин определил рамки спора, в котором желал обсуждать проблему Варшавы. Польскому политику пришлось приоткрыть свои карты. Как он сказал, 1 августа польская подпольная армия начала открытую борьбу против немцев в Варшаве, и он, Миколайчик, хотел бы возможно скорее вернуться в Варшаву и создать там правительство, которое опиралось бы на четыре партии, представленные в правительстве в Лондоне, и на ПОРП, то есть на коммунистов. Он хотел бы обратиться с просьбой дать указание, чтобы советские власти содействовали Армии Крайовой.

Далее, имея в виду поставленные вначале три кардинальных вопроса, Миколайчик заявил: «Я не хочу уходить от этих вопросов. Но я хочу быть в Варшаве!»

Сталин не без горькой иронии заметил: «Но Варшава-то в немецких руках…»

Миколайчик заверил, что Варшава будет скоро освобождена, и он будет «в состоянии сформировать сильное правительство, которое станет опираться на всю Польшу».

Сталин снова не без иронии ответил, что уже сейчас хочет предупредить, что советское правительство не признает лондонское правительство, с которым оно прекратило отношения.