Елена Прудникова - Второе убийство Сталина

Удивительно не то, что Ленин назвал грубым Сталина, одного из самых выдержанных и терпимых среди большевистской верхушки, на то есть своя причина, о которой ниже будет сказано. Удивительно другое: почему Ленина вообще это волновало? Да и что значит «груб»? Ну да, он ни в коей мере не был той гоголевской дамой, которая не могла сказать: «Этот стакан воняет», а говорила: «Этот стакан плохо себя ведет». Трудно ожидать чистоплюйства от человека, который всю жизнь общался с кем? С рабочими в ячейках, зеками в тюрьмах, крестьянами в ссылках и красноармейцами, которые в смысле манер были хуже всех. С кем поведешься, от того и наберешься — а чего, спрашивается, можно было набраться от этой публики? Впрочем, и сам Ильич, который провел жизнь среди интеллигенции, в смысле утонченности выражений был далеко не подарок — чего стоит одно употребление в документах любимого ленинского словечка «говно». И хотя он и не имел обыкновения материться, однако припечатать словом мог так, что покруче будет любого мата. Да и вообще в речах и даже документах советские вожди того времени не миндальничали, а уж в пылу дискуссии они могли смешать с этим самым любимым ленинским словечком кого угодно, в том числе и товарища по партии, да и по физиономии иной раз врезать могли, были такие случаи…

Нравы в среде большевиков были еще те, но никого никогда это особенно не смущало. Вот, например, Серго Орджоникидзе. Молотов вспоминает: «На X съезде были выступления против того, чтоб его избрать в ЦК, — он груб, с ним нельзя иметь дело и тому подобное. Ленин выступил в его защиту: «Я его знаю как человека, который предан партии, лично знаю, он у меня за границей был…» Из зала кричат, мол, зачем он рукоприкладством занимается? Ленин отвечает: «Что вы от него требуете? У него такой характер вспыльчивый. Темперамент очень большой, и вы учтите, он плохо слышит на одно ухо»… Это 1921 год, Серго все время на фронтах, время горячее и сам горячий был, и я допускаю, что он мог кому-нибудь дать по затылку». И ни слова осуждения — что, мол, нельзя так… О Сталине кто-нибудь когда-нибудь сказал, что он рукоприкладствует? Он даже не кричал никогда, ни у кого под носом не махал пистолетом…

Что же касается такого свойства, как капризность, то тут абсолютным чемпионом был Троцкий, с которым по этой части не могли соперничать не только большевистские наркомы, но и оперные примадонны. Этот человек был хронически всем недоволен, все ему было «не по размеру». Так, он дважды наотрез, причем, как пишет его биограф И. Дейчер, «категорично и довольно надменно», отказывался от должности заместителя председателя Совнаркома (в то время как Сталин безропотно принимал любое поручение, которое на него взваливали). Не говоря уж о его привычке демонстративно читать романы на заседаниях Политбюро. Да и вообще постоянными личными разборками, демонстративными уходами в отставку в то время блистали все, не исключая и самого Ленина, и Сталин был в этом отношении далеко не самый выдающийся, а уж в партийных дискуссиях соратники вели себя далеко не аристократично. И вдруг то, что у других в обычае, у Сталина стало недостатком. В чем же дело?

Из мифологии:

Камо погиб в 1922 году в Тбилиси при загадочных обстоятельствах. Он был сбит машиной (чуть ли не единственной в городе), когда ехал на велосипеде. Еще в те годы существовало подозрение, что он был устранен Сталиным: Камо хотел пробиться в Горки и освободить Ленина из-под домашнего ареста.

Впрочем, одно свидетельство о сталинской «грубости» имеется, но в глазах Ильича оно стоит всех прочих, вместе взятых. Здесь нам не обойтись без хронологии ленинской болезни. Первый серьезный приступ случился у него в мае 1922 года. Болел Ильич до сентября, потом вернулся к работе, но ненадолго. 25 ноября 1922 года у него наступило ухудшение состояние здоровья, он упал в коридоре своей кремлевской квартиры. Врачи настаивали на покое и постельном режиме, однако Ленин все время его нарушат. Ильича отправили в Горки на отдых, и вернулся он оттуда 12 декабря, но уже 13 декабря ему снова стало хуже, начались кратковременные параличи — все говорило о прогрессирующей серьезной болезни мозга. 16 декабря наступил частичный паралич. Врачи категорически запрещали какую бы то ни было работу, но как заставить Ленина соблюдать их указания? И вот 18 декабря пленум ЦК принял решение: «На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки». Это и был вышеупомянутый «домашний арест».

Почему именно на Сталина возложили соблюдение «тюремного режима»? Тут можно много порассуждать о его политических талантах, макиавеллиевской хитрости, благодаря которой он выбил себе эту привилегию, но привилегия-то сомнительная, и что-то другие члены Политбюро не горели желанием брать на себя такую ответственность. Почему не Зиновьев — ведь старый соратник, «российский Энгельс»… Но дадим лучше слово очевидцам.

«В последний период Ленин был очень близок со Сталиным, — вспоминал Молотов, — и на квартире Ленин бывал, пожалуй, только у него». Когда Ильича отправили в Горки, Сталин бывал у него чаще, чем все остальные члены Политбюро, вместе взятые. А вот что вспоминает Мария Ильинична Ульянова:

«В. И. очень ценил Сталина. Показательно, что весной 1922 г., когда с В. И. случился первый удар, а также во время второго удара в декабре 1922 г. В. И. вызывал к себе Сталина и обращался к нему с самыми интимными поручениями, поручениями такого рода, что с ними можно обратиться лишь к человеку, которому особенно доверяешь, которого знаешь как истинного революционера, как близкого товарища. И при том Ильич подчеркивал, что хочет говорить именно со Сталиным, а не с кем-либо иным» [68] Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. .

Но не только близость к Ленину стала причиной такого поручения. Можно было быть абсолютно уверенными: если за режим вождя будет отвечать Сталин, то режим этот будет соблюдаться, чего бы это ни стоило. А цена оказалась высока: роль «надзирателя» испортила его отношения с Лениным, и если Ленину эти отношения были безразличны, то для Сталина все было не так…

Из мифологии:

В середине 1926 года Сталин заставил Марию Ульянову написать на пленум ЦК и ЦКК письмо о том, что в последний период жизни у Ленина не было разногласий со Сталиным и их связывала дружба.

Интересно, как технически Сталин мог заставитьсестру вождя сделать такое заявление? Не иначе, пригрозил ей через десять лет, когда устроит репрессии, стереть в лагерную пыль. И так запугал, что она не только на пленуме выступила, но и в своих личных записках сей факт отразила — ведь цитируемый текст был найден в бумагах Марии Ильиничны после ее смерти. Кстати, там были и весьма неприятные для Сталина записи, но никто их не вымарал из документа.