Василий Галин - Ответный сталинский удар

В задержке переговоров английское и французское правительства перед общественностью своих стран обвиняли Советский Союз, который по их словам выдвигает все новые и новые требования. Что было, по мнению М. Карлея, откровенной ложью — неправда то, «что Молотов постоянно выдвигал перед Сидсом и Наджиаром все новые и новые требования. Основы советской политики были четко определены еще в 1935 г… Не были новыми проблемами или «неожиданными» требованиями вопросы о «косвенной» агрессии, о гарантиях странам Прибалтики, о правах прохода и о военном соглашении. Даладье лгал, когда говорил, что советские требования… явились для него сюрпризом».

Молотов терял терпение и в телеграмме своим полпредам в Париже и Лондоне назвал партнеров по переговорам «жуликами и мошенниками» и сделал пессимистический вывод: «Видимо, толку от всех этих бесконечных переговоров не будет». Справедливость этой оценки подтверждается донесением Стрэнга английскому правительству от 20 июля: «Неверие и подозрения в отношении нас в ходе переговоров не уменьшились, так же как и их уважение к нам не возросло. Тот факт, что мы создавали трудность за трудностью в вопросах, не казавшихся им существенными, породил впечатление, что мы не стремимся сколько-нибудь серьезно к соглашению».

18 июля Молотов дал команду возобновить консультации с Германией о заключении хозяйственного соглашения. 22 июля было заявлено о возобновлении советско-германских экономических переговоров. Это обеспокоило англичан и французов, и чтобы не сорвать переговоры с СССР окончательно, они 23 июля согласились на советское предложение одновременно вести переговоры по политическому соглашению и по военным вопросам. Разработку конкретного плана совместных военных действий против Германии Молотов считал более важным вопросом, чем даже определение «косвенной агрессии». Если удастся согласовать план удара по Германии, то ее вторжение в Прибалтику вряд ли состоится.

Что касается военного соглашения, то проблема заключалась в том, что Англия и Франция требовали раздельного подписания политического и военного соглашений. Первое устанавливало обязательство прийти на помощь в случае агрессии, второе должно было определить масштабы и форму этой помощи. Подписание только политического соглашения, в случае агрессии Гитлера на востоке, вынуждало СССР вступить в войну всеми своими силами. Англия и Франция же могли определять величину своего участия и время выступления в зависимости от своих интересов.

Поэтому СССР требовал, чтобы оба соглашения были подписаны одновременно. Официальный Лондон и Париж отказывались, поскольку «были невысокого мнения о военной мощи России». Стрэнг кроме этого заявлял: «Это просто невероятно, что мы вынуждены разговаривать о военных тайнах с Советским правительством, даже не будучи уверенными в том, станет ли оно нашим союзником». Когда Дракс спросил, не стоит ли ему встретиться с Майским, Галифакс ответил: «Если вы в состоянии вынести это…» «Времени оставалось очень мало, — отмечал Дракс, — но среди британцев никто не испытывал особой озабоченности по поводу переговоров с Москвой, только обычное британское высокомерие по отношению к русским». Но СССР настаивал. Предложение Советского правительства было сделано 19 июля, Англия и Франция официально ответили согласием лишь 25 июля, а их военная миссия с показным пренебрежением, тихоходным грузовым кораблем добралась до Москвы только к 11 августа.

Потрясенный Майский по этому поводу писал: «Когда в Европе почва начинает гореть под ногами, англо-францу-зы собираются в Москву на грузовозе». «…Чемберлен, несмотря ни на что, продолжает вести свою игру, — приходил к выводу советский посол, — ему нужен не тройственный пакт, а переговоры о пакте, чтобы подороже продать эту карту Гитлеру». Между тем, прибывший на переговоры «адмирал Дракс… — вспоминал нарком ВМФ Н. Кузнецов, — удобно вытянув ноги под столом, охотно вел неторопливый светский разговор о флотской регате в Портсмуте и конских состязаниях, как будто на международном горизонте не было ни одной грозовой тучи…»

О целях французской миссии полпред СССР во Франции докладывал в НКИД: «Миссия выезжает в Москву без разработанного плана. Это тревожит и подрывает доверие к солидности переговоров. Сам глава французской миссии генерал Думенк остался не особенно доволен характером напутствования, которое ему перед отъездом дали: «Никакой ясности и определенности». Свое мнение о целях и задачах миссии из Лондона докладывал в Берлин фон Дирксен: «… К продолжению переговоров о пакте с Россией, несмотря на посылку военной миссии, — или, вернее, благодаря этому, — здесь относятся скептически. Об этом свидетельствует состав английской военной миссии: адмирал, до настоящего времени комендант Портсмута, практически находится в отставке и никогда не состоял в штабе адмиралтейства; генерал — точно так же простой строевой офицер; генерал авиации — выдающийся летчик и преподаватель летного искусства, но не стратег. Это свидетельствует о том, что военная миссия скорее имеет своей задачей установить боеспособность Советской Армии, чем заключить оперативные соглашения…»

В отличие от второстепенных представителей западных военных миссий в состав русской входили: нарком обороны, начальник Генштаба, главнокомандующие военно-морским флотом и военно-воздушными силами. Однако, по словам У. Ширера, «русские ничего не могли поделать с англичанами, которые в июле отправили в Варшаву для переговоров с польским генштабом начальника генштаба генерала Э. Айронсайда». [30] Кстати, отлично знакомого с Россией. Во время интервенции он возглавлял британские экспедиционные силы на севере России, за что позже получил титул барона Архангельского.

В соответствии с установками Лондона и Парижа их миссии в СССР не были наделены никакими полномочиями не только для решения вопросов, но даже для их обсуждения. «Это просто не укладывалось ни в какие рамки, — писал позже Дракс, — что правительство и Форин Оффис отправили нас в это плавание, не снабдив ни верительными грамотами, ни какими-либо другими документами, подтверждающими наши полномочия». Думенк высказывался почти идентично.

Тем не менее переговоры начались. Главными проблемами военного соглашения стали вопросы Польши и Румынии, военного сотрудничества.

Согласно предложенному Англией и Францией варианту политического договора СССР должен был автоматически присоединится к обязательствам этих стран в отношении Польши и Румынии. СССР же поставил условием своих гарантий «восточным партнерам» их активное участие в отражении агрессии либо хотя бы пропуск советских войск через их территорию. В противном случае, каким образом, спрашивал маршал К. Ворошилов, СССР может войти в непосредственное соприкосновение с противником и выполнить свои обязательства? Французский посол в Москве докладывал в Париж: «То, что предлагает русское правительство для осуществления обязательств политического договора, по мнению генерала Думенка, соответствует интересам нашей безопасности и безопасности самой Польши». [31] При этом, как сообщал английский посол в Лондон: «Поскольку мы взяли на себя обязательства в отношении Польши и Румынии, советская делегация имеет основания возложить на Великобританию и Францию обязанность обратиться к этим странам». Сам СССР, ввиду напряженности советско-польских отношений, не мог проявить настойчивости в обращении к Польше с требованием права прохода Красной Армии. В этом был определенный риск. Как замечает Грызун, стоило «Сталину полякам такое понастойчивее еще пару раз предложить, они бы сразу к своему западному соседу-фюреру… запродались» (Грызун В. С. 89–90). Едва ли, писал Пайяр, можно что-либо противопоставить советской позиции, которая «подводит нас к самой сущности вопроса». Думенк был потрясен: «Своей открытостью, граничащей с простодушием, маршал просто припер нас к стенке. Нам не осталось места ни для словопрений, ни для маневра, ни для дипломатических увиливаний». Дракс покинул совещательную комнату ошеломленным. Он был почти уверен, что его миссии пришел конец. «Мы… думали, что сможем получить поддержку России не приводя каких-либо разумных доводов», — писал Думенк.