Александр Грин - Жизнь Гнора

- Несчастный отвык производить впечатление, - легкомысленно заявил Энниок. - Это бунтующий мертвец. Но я вас покину. Я приду через пять минут.

Он ушел вниз к себе, запер изнутри дверь каюты, сел в кресло, закрыл глаза и не шевелился. В дверь постучали. Энниок встал.

- Я иду, - сказал он, - сейчас иду. - Поясной портрет, висевший над койкой, казалось, держал его в нерешительности. - Он посмотрел на него, вызывающе щелкнул пальцами и рассмеялся. - Я все-таки иду, Кармен, - сказал Энниок.

Открыв дверь, он вышел. Темноволосый портрет ответил его цепкому, тяжелому взгляду простой, легкой улыбкой.

III

Береговой ветер, полный душистой лесной сырости, лез в уши и легкие; казалось, что к ногам падают невидимые охапки травы и цветущих ветвей, задевая лицо. Гнор сидел на ящике, выгруженном из лодки, Энниок стоял у воды.

- Я думал, - сказал Гнор, - что отшельник Аша устроит нам маленькую встречу. Быть может, он давно умер?

- Ну, нет. - Энниок взглянул сверху на Гнора и наклонился, подымая небольшой камень. - Смотрите, я сделаю множество рикошетов. - Он размахнулся, камень заскакал по воде и скрылся. - Что? Пять? Нет, я думаю, не менее девяти. Гнор, я хочу быть маленьким, это странное желание у меня бывает изредка; я не поддаюсь ему.

- Не знаю. Я вас не знаю. Может быть, это хорошо.

- Быть может, но не совсем. - Энниок подошел к лодке, вынул из чехла ружье и медленно зарядил его. - Теперь я выстрелю два раза, это сигнал. Он нас услышит и явится.

Подняв дуло вверх, Энниок разрядил оба ствола; гулкий треск повторился дважды и смутным отголоском пропал в лесу. Гнор задумчиво покачал головой.

- Этот салют одиночеству, Энниок, - сказал он, - почему-то меня тревожит. Я хочу вести с жителем Аша длинный разговор. Я не знаю, кто он; вы говорили о нем бегло и сухо, но судьба его, не знаю - почему, трогает и печалит меня; я напряженно жду его появления. Когда он придет... я...

Резкая морщина, признак усиленного внимания, пересекла лоб Энниока. Гнор продолжал:

- Я уговорю его ехать с нами.

Энниок усиленно засмеялся.

- Глупости, - сказал он, кусая усы, - он не поедет.

- Я буду его расспрашивать.

- Он будет молчать.

- Расспрашивать о прошлом. В прошлом есть путеводный свет.

- Его доконало прошлое. А свет - погас.

- Пусть полюбит будущее, неизвестность, заставляющую нас жить.

- Ваш порыв, - сказал Энниок, танцуя одной ногой, - ваш порыв разобьется, как ломается кусок мела о голову тупого ученика. - Право, - с одушевлением воскликнул он, - стоит ли думать о чудаке? Дни его среди людей были бы банальны и нестерпимо скучны, здесь же он не лишен некоторого, правда, весьма тусклого, ореола. Оставим его.

- Хорошо, - упрямо возразил Гнор, - я расскажу ему, как прекрасна жизнь, и, если его рука никогда не протягивалась для дружеского пожатия или любовной ласки, он может повернуться ко мне спиной.

- Этого он ни в коем случае не сделает.

- Его нет, - печально сказал Гнор. - Он умер или охотится в другом конце острова.

Энниок, казалось, не слышал Гнора; медленно подымая руки, чтобы провести ими по бледному своему лицу, он смотрел прямо перед собой взглядом, полным сосредоточенного размышления. Он боролся; это была короткая запоздалая борьба, жалкая схватка. Она обессилила и раздражила его. Минуту спустя он сказал твердо и почти искренно:

- Я богат, но отдал бы все и даже свою жизнь, чтобы только быть на месте этого человека.

- Темно сказано, - улыбнулся Гнор, - темно, как под одеялом. А интересно.

- Я расскажу про себя. - Энниок положил руку на плечо Гнора. Слушайте. Сегодня мне хочется говорить без умолку. Я обманут. Я перенес великий обман. Это было давно; я плыл с грузом сукна в Батавию, - и нас разнесло в щепки. Дней через десять после такого начала я лежал поперек наскоро связанного плота, животом вниз. Встать, размяться, предпринять что-нибудь у меня не было ни сил, ни желания. Начался бред; я грезил озерами пресной воды, трясся в лихорадке и для развлечения негромко стонал. Шторм, погубивший судно, перешел в штиль. Зной и океан сварили меня; плот стоял неподвижно, как поплавок в пруде, я голодал, задыхался и ждал смерти. Снова подул ветер. Ночью я проснулся от мук жажды; был мрак и грохот. Голубые молнии полосовали пространство; меня вместе с плотом швыряло то вверх - к тучам, то вниз - в жидкие черные ямы. Я разбил подбородок о край доски; по шее текла кровь. Настало утро. На краю неба, в беспрерывно мигающем свете небесных трещин, неудержимо влеклись к далеким облакам пенистые зеленоватые валы; среди них метались черные завитки смерчей; над ними, как стая обезумевших птиц, толпились низкие тучи - все смешалось. Я бредил; бред изменил все. Бесконечные толпы черных женщин с поднятыми к небу руками стремились вверх; кипящая груда их касалась небес; с неба в красных просветах туч падали вниз прозрачным хаосом нагие, розовые и белые женщины. Озаренные клубки тел, сплетаясь и разрываясь, кружась вихрем или камнем летя вниз, соединили в беспрерывном своем движении небо и океан. Их рассеяла женщина с золотой кожей. Она легла причудливым облаком над далеким туманом. Меня спасли встречные рыбаки, я был почти жив, трясся и говорил глупости. Я выздоровел, а потом сильно скучал; те дни умирания в океане, в бреду, полном нежных огненных призраков, отравили меня. То был прекрасный и страшный сон - великий обман.

Он замолчал, а Гнор задумался над его рассказом.

- Тайфун - жизнь? - спросил Гнор. - Но кто живет так?

- Он. - Энниок кивнул головой в сторону леса и нехорошо засмеялся. - У него есть женщина с золотой кожей. Вы слышите что-нибудь? Нет? И я нет. Хорошо, я стреляю еще.

Он взял ружье, долго вертел в руках, но сунул под мышку.

- Стрелять не стоит. - Энниок вскинул ружье на плечо. - Разрешите мне вас оставить. Я пройду немного вперед и разыщу его. Если хотите, - пойдемте вместе. Я не заставлю вас много ходить.

Они тронулись. Энниок впереди, Гнор сзади. Тропинок и следов не было; ноги по колено вязли в синевато-желтой траве; экваториальный лес напоминал гигантские оранжереи, где буря снесла прозрачные крыши, стерла границы усилий природы и человека, развертывая пораженному зрению творчество первобытных форм, столь родственное нашим земным понятиям о чудесном и странном. Лес этот в каждом листе своем дышал силой бессознательной, оригинальной и дерзкой жизни, ярким вызовом и упреком; человек, попавший сюда, чувствовал потребность молчать.

Энниок остановился в центре лужайки. Лесные голубоватые тени бороздили его лицо, меняя выражение глаз.

Гнор ждал.

- Вам незачем идти дальше. - Энниок стоял к Гнору спиной. - Тут неподалеку... он... я не хотел бы сразу и сильно удивить его, являясь вдвоем. Вот сигары.

Гнор кивнул головой. Спина Энниока, согнувшись, нырнула в колючие стебли растений, сплетавших деревья; он зашумел листьями и исчез.