Эрнст Генри - Гитлер против СССР

Но даже если эти призывы представляют собой чудовищное лицемерие, беспримерное мошенничество, является ли новый план выходом для него, для Гитлера? Может ли он спастись такими средствами? Чтобы избежать краха своего первого устрашающего стратегического плана, Гитлер намечает еще более страшный план, несравненно более зловещий, собирающий совсем иные силы и вызывающий новых духов. Сумеет ли он выдержать все это? Какова цена нового германского военного плана, таинственного гофмановского плана номер два?

Его первоначальный автор, отставной майор-генерал Макс Гофман, член германского генерального штаба с 1901 по 1918 г., представлял собой патологическое явление. Этот офицер не принадлежал к великой классической школе германских генералов, являвшихся творцами современной научной стратегии — потомками Клаузевица, сохранивших через Мольтке, Шлиффена и Секта наследие после-наполеоновского военного искусства Европы и всегда отличавшихся своим ясным, трезвым и глубоким стратегическим мышлением. Эта школа, которая чуть не выиграла войну и потерпела поражение только благодаря почти случайной ошибке в начале, не имеет с планом Гофмана ничего общего.

Макс Гофман принадлежал к другому толку среди прусских милитаристов. Он был изолированным аутсайдером в германском генеральном штабе, имел заметный талант, хотя и обладал ослиным упрямством и был поражен одним серьезным недостатком. Этот человек, в отличие от цвета прусского генералитета являвшийся буржуазным офицером, бывший в начале войны всего лишь лейтенантом-полковником, страдал от навязчивой идеи. Эта идея вдохновляла его зачастую на отдельные блестящие мысли, остроумные, главным образом, с тактической точки зрения, но в целом она обрекала его на опасный фанатизм. Он страдал этим с первых шагов своей военной карьеры, когда его —35-летнего капитана — только что отозвали из шлиффеновского генерального штаба на незнакомый театр военных действий — в Манчжурию в 1904–1905 гг., где маленькая молодая японская армия померялась силами с большой опытной армией царской России и разбила ее..

Гофман был представителем германского генерального штаба в первой японской армии, и он никогда впоследствии не мог позабыть того, что он видел: огромный фронт, простирающийся на тысячи километров; громадную армию, вместе с резервами насчитывающую миллионы солдат, но передвигающуюся как колода и дерущуюся подобно защищающемуся буйволу; и вторую армию — очень маленькую, но словно отлитую в форме, тренированную до кончиков ногтей и полную энергии; армию, которая атаковала колосса и прошла сквозь него, как сквозь пуховую подушку. Это зрелище отравило военное мышление Гофмана, который никогда потом не мог его забыть.

Когда пришла мировая война и германский генеральный штаб приготовился к великому испытанию, Гофман стал главой оперативного отдела штаба восьмой германской армии, которая находилась в Восточной Пруссии и готовилась к встрече с русскими войсками. На этом посту Гофман, имевший вначале лишь небольшой чин, стал подлинной душой, направляющим и движущим умом всего германского восточного фронта; этот фронт рассматривался германским главным штабом — младшим Мольтке, Фалькенгайном, Клуком, а впоследствии Людендорфом и другими — только как вспомогательная позиция, которую надо удерживать, но незачем форсировать, так как единственно решающее генеральное наступление происходит на западе. В то время как цвет германского штаба был занят там и его глаза были устремлены на Париж, пристальный взгляд Гофмана с первых дней августа 1914 г. был направлен на восток.

Как крупный военный специалист, возглавлявший операции восточно-прусской восьмой армии, которая была в августе 1914. г. атакована казаками Ренненкампфа и оказалась в очень тяжелом положении, Гофман, хотел он того или нет, был одним из тех, кто в первую очередь отвечал за те, что «для спасения восточной Пруссии» два корпуса из наступающей на Париж армии Клука были отозваны и брошены в Восточную Пруссию; хорошо известно, что из-за этого на Марне был похоронен германский план Шлиффена, а следовательно, и победа в великой войне. Но в то же время как стратегический руководитель той же армии, Гофман в те дни у Танненберга полностью разбил пополненную свежими силами царскую армию и взял в плен почти весь ее авангард; не Гинденбург и не Людендорф, а Гофман, глава оперативного отдела у старого генерала фон-Франсуа, был подлинным вдохновителем Танненберга, битвы, которая создала славу Гинденбургу. [57]

Итак, Гофман остался верен своей системе; он одержал победу над Россией и поплатился за это поражением в мировой войне. Впоследствии Гофман отвечал за весь русско-германский фронт; когда Гинденбург и Людендорф были отозваны в главную квартиру, Гофман стал фактическим «главнокомандующим на востоке», только номинально имея над собой начальником престарелого баварского принца Леопольда. Он оставался на этом посту до окончания войны на этом фронте — до Брест-Литовска. И здесь последовала третья стадия этого странного военного психоза.

Если в 1905 г. Гофман видел в качестве русской армии гнилые дивизии генерала Куропаткина, если в 1914 г., когда он снова встретился с ней, она представляла собой дезорганизованный, охваченный паникой корпус генерала Ренненкампфа, то в ноябре и декабре 1917 г. он видел ее в третий раз, как «большевистскую армию», просящую мира и соглашающуюся на его жестокие условия: ему казалось, что его представление о русской армии подтвердилось я в третий раз. Это было его кардинальной ошибкой; ошибкой, от которой он уже не смог избавиться и которая легла в основу его знаменитого «нового военного плана»; эта ошибка предопределяет будущее германского фашизма.

Гофман видел нечто умирающее, видел конец процесса, конец режима, а ему казалось, что он видит нечто постоянное и неизменное. Он видел смерть царской армии, которая в ноябре 1917 г., тяжело раненая, распалась навсегда и физически была спасена большевиками, как человеческая социальная сила, именно благодаря Брест-Литовскому миру; а он думал, что это и есть большевистская армия. Большевистская армия рождалась только месяцы и годы спустя в процессе гражданской войны, в процессе новой мобилизации, в процессе стабилизации советской власти при Ленине и, наконец, выросла в могучую силу — в процессе социалистической реконструкции при Сталине. Но способный генерал Гофман — почти гений — никогда этого не знал. Его стратегическая схема, которая станет достоянием мировой истории, зародилась и выросла, потому что ее создатель был сбитым с толку человеком, пораженным полной политической и военной слепотой.