Владимир Райцес - ЖАННА дАРК

Но как бы там ни было, роль, которая отведена Жанне в послании Пакраццо Джустиниани, вполне ясна. Это прежде всего роль прорицательницы. Безымянная девица, появившаяся при дворе дофина, предрекает грядущие победы. Она сама становится объектом пророчества (должна свершить два великих деяния, а потом умереть); при ее посредстве дофина посещает откровение. Впрочем, она — нечто гораздо большее, нежели придворная сивилла. «.. Кажется, будто она — вторая святая Екатерина, сошедшая на землю». Овечья пастушка, она выходит победительницей из диспута с учеными мужами; те, кто смеялся над пей, умирают плохой смертью. В ее речах содержится «много чудесного», они кажутся слушателям {152} «великим чудом». «Чудесное» и «чудо» — здесь не просто эпитет и метафора; точно так же как сопоставление со святой Екатериной не является в данном случае лишь образным сравнением. Все это — определение самой сущности явления: согласно господствовавшим представлениям, чудо — привилегия и атрибут святого. Мы видим, как быстро молва (общественное мнение) са-крализует образ Жанны, приписывая (точнее, предписывая) ей «нормативное» поведение чудотворной Девы, как быстро массовое сознание перерабатывает реальные факты в легенду. В этом плане письмо Джустиниани представляет собой очень ценное свидетельство.

Итак, судя по письму Джустиниани, Жанна, еще в сущности ничего не сделав, одним своим появлением произвела на современников впечатление чуда. Легко представить, как должно было усилиться это впечатление после победы под Орлеаном. «Чудеса», «великие чудеса», «божья посланница», «прекрасный ангел, посланный богом для спасения славной земли Французской», — эти и подобные выражения постоянно встречаются в сообщениях корреспондентов Морозини летом 1429 г. Один из них, мессир Джованни де Молина, писал 30 июня из Авиньона: «Вот уж воистину великие чудеса! Чтобы за два месяца девчоночка смогла бы одна, без солдат, завоевать столько земель, — разве не верный знак того, что все эти деяния свершены не человеческой доблестью, но богом?.. Я вас уверяю, что без божественного вмешательства дофин еще два месяца тому назад должен был бы бежать, все бросив, потому что ему нечего было есть и не на что было содержать даже пятьсот воинов. Но посмотрите, как помог ему бог. Подобно тому как через женщину, богоматерь святую Марию, он спас род человеческий, он таким же образом спас через эту чистую и непорочную деву лучшую часть христианского мира» (89, т. III, 80). Здесь мы имеем дело с дальнейшей мифологизацией образа Жанны: она одна освобождает обширные территории, и сравнивают ее уже не со святой Екатериной, а с самой пречистой девой.

Победа под Орлеаном и разгром англичан в долине Луары произвели на современников ошеломляющее впечатление. Решительно всем было ясно, что это не только выигрыш одной, пусть даже очень важной, кампании и не просто блестящий военный успех, но событие, которое {153} в корне изменило всю политическую обстановку в стране. «Все шло хорошо до осады Орлеана, предпринятой бог знает по чьему совету», — мрачно констатировал в 1434 г. сам Бедфорд в письме к Генриху VI. По его мнению, нужно было идти на Анжер. «А затем, — продолжал он, — рука всевышнего, как кажется, причинила великий ущерб вашим людям, собравшимся там в большом числе. Причина этого ущерба во многом состоит, по-моему, в их ложной вере и безумном страхе перед приспешницей и ищейкой дьявола, прозванной Девой, которая пользовалась чародейством и колдовством. Все эти неудачи и поражения не только намного уменьшили число ваших людей, но и удивительным образом отняли мужество у тех, кто остался; храбрость же и число ваших противников и врагов намного возросли» (Q, V, 137). Орлеан и Пате заставили английское правительство отказаться от планов завоевания Франции. Бедфорд приказал готовить Париж к обороне.

Многим уже казалось, что окончательное изгнание англичан из Франции — дело самого близкого будущего. Слухи намного опережали события, отражая ту обстановку нетерпеливого ожидания полной победы, в которой жила страна. Уже упоминавшийся выше Джованни де Мо-лина писал в июле из Авиньона, что, по дошедшим туда слухам, 23 июня Дева вступила в Руан, а назавтра, в ива-нов день, дофин без боя занял Париж, объявив общую амнистию (89, т. III, 61). В другом письме из Генуи от 1 августа говорилось о сенсационном известии, которое якобы привез в Милан некий Джорджо де Валеперга, итальянский капитан на службе дофина: армия Девы одержала новую грандиозную победу, ходит слух, будто дофин уже в Париже, Бедфорд убит в бою, а герцог Бургундский взят в плен. В действительности же Париж был освобожден только через семь лет, а Руан ждал своего часа целых два десятилетия…

До полной военной победы было еще очень далеко. Но сами слухи о ней свидетельствовали о перевороте в общественном настроении, говорили о том, что французы уже одержали очень важную моральную победу. После Орлеана и Пате англичане навсегда лишились того ореола непобедимости, который окружал их почти полтора десятилетия, со дня битвы при Азенкуре. Французы и сами окончательно убедились в том, что ведут справедливую {154} войну, и убедили в этом общественное мнение в других странах: ведь они победили с помощью «посланницы неба», а, согласно господствовавшему тогда теологическому учению о войне, бог дарует победу лишь тому, кто воюет за правое дело. Именно так, кстати сказать, объяснял прежде английские успехи Генрих V. Теперь же роли переменились.

Летом 1429 г., когда Жанна находилась на гребне славы, ее популярность принимала подчас самые неожиданные формы. Так, 2 июня муниципалитет Тулузы принимает решение: сообщить Деве о тех пагубных последствиях, к которым приводит порча монеты, и спросить у нее, как с этим бороться (Q, V, 217). Порча монеты, т. е. ухудшение состава входящих в нее благородных металлов, уменьшение веса и т. д., действительно оказывала пагубное влияние на финансы и торговлю. Но какой же могущественной должна была казаться юная «посланница неба», чтобы члены городского совета Тулузы, богатейшие купцы и денежные воротилы обратились к ней за советом! Трудно сказать, ждали ли они от нее некоего «экономического чуда» или рассчитывали на ее влияние при дворе, но так или иначе этот эпизод ярко характеризует настроение умов во Франции и отношение к Жанне после Орлеана. А ведь Тулуза — это Лангедок, далекий Юг…

Тулузские магистраты смотрят на Жанну издалека. А вот двое знатных юношей, братья де Лаваль, видят ее с очень близкой дистанции. Они описывают встречу с Жанной в письме от 8 июня к матери и бабке. Собственно говоря, пишет старший из братьев — Ги; младший же, Андре, будущий адмирал и маршал Франции, лишь ставит свое имя. Письмо Ги де Лаваля замечательно во многих отношениях. Написанное через месяц после снятия осады с Орлеана, в самый канун «недели побед» (до Жаржо оставалось три дня, до Божанси — девять, до Пате — десять), оно с редкостной непосредственностью и свежестью восприятия воспроизводит и облик Жанны, и окружавшую ее атмосферу общего энтузиазма.