Михаил Пселл - Хронография

XXXV.Феодора смирилась с этим решением и не огорчалась ни переменой одежд, ни удалением от сестры. Что же до самодержца, то он не совсем лишил ее прежнего расположения, но оказывал ей кое-какие из царских милостей. Но он умер, а взявший в свои руки скипетр Михаил по прошествии недолгого времени – об этом уже говорилось – отвернулся от императрицы, а сестрой пренебрег и вовсе. Когда же и он, прожив отведенный ему срок, скончался, к власти пришел его племянник, который уже совсем не имел никакого понятия, кто такая Феодора и происходит ли она от царского корня, и ему было совершенно безразлично, существует она или нет, жива или не жива. Так обстояли дела с Феодорой, вернее – так обращались с ней императоры, и она ничего не сделала вопреки их воле и вела себя так скорее по доброму желанию, чем по принуждению. Вот предисловие к моему рассказу.

XXXVI.Между тем восставший, как уже говорилось, народ опасался дурного оборота событий и боялся, что тиран возьмет над ним верх и все дело кончится только шумом; в то же время заполучить себе первую царицу он не мог – узурпатор уже успел привлечь ее на свою сторону и привести в свою гавань – и потому обратился к ее сестре – второму побегу царского корня; толпа не двинулась к ней без порядка и строя, но избрала предводителем одного из ее отцовских слуг, родом не эллина, человека отменного нрава, по виду героя, из почтенного старинного и знатного рода, и полками во главе с полководцем отправилась к Феодоре.

XXXVII.Пораженная и не ожидавшая ничего подобного Феодора на первую попытку не поддалась, укрылась в храме и оставалась глухой ко всем уговорам. Однако войско горожан, отчаявшись убедить ее, прибегло к силе, и несколько человек с обнаженными кинжалами ринулись вперед, будто готовые ее убить; они дерзнули вытащить ее из церкви, вывели на улицу, облачили в царские одеяния, усадили на коня и, окружив со всех сторон, доставили в великий храм божьей мудрости. После этого уже не только простой народ, но и все лучшие люди встали на сторону Феодоры, и все тогда отвернулись от тирана и в славословиях стали провозглашать Феодору царицей [22].

XXXVIII.О случившемся донесли тирану, и он, опасаясь, как бы неожиданно нагрянувшая толпа не схватила его в самом дворце, сел на один из царских кораблей, приплыл вместе с дядей к святому Студийскому монастырю [23]и сменил там царское обличье на облик молящего и ищущего защиты. Об этом стало известно в городе, и сразу облегченно вздохнули все, чьи души до того были полны страха и робости. Одни стали приносить благодарение богу за избавление, другие славить царицу, а простой и рыночный народ принялся водить хороводы и распевать о событиях, на ходу сочиняя песни [24]. Большинство же прямым ходом устремилось к узурпатору, чтобы растерзать, зарубить его.

XXXIX.Это о них. Тем временем люди Феодоры отправили к царю отряд стражников во главе с начальником, человеком из благородных; рядом с ним шел и я – его друг, которого он взял и для советов, и для содействия. Подойдя к воротам храма, мы увидели другую, уже самозванную стражу. Этот отряд простолюдинов со всех сторон окружил святой дом и разве что не готов был его разрушить. Поэтому нам не без труда удалось войти в церковь, а вместе с нами влилась туда и огромная толпа, осыпавшая преступника проклятиями и выкрикивавшая непристойности по его адресу.

XL.Я и сам вошел туда отнюдь не в мирном настроении, ибо не остался бесчувственным к страданиям царицы и горел гневом на Михаила. Но когда я приблизился к святому алтарю, где тот находился, и увидел их обоих, ищущих защиты, царя, ухватившегося за священный престол Слова, и справа от него новелисима, изменившихся и видом и духом, совершенно пристыженных, в душе моей не осталось и следа гнева, и, будто пораженный молнией, я застыл на месте, не в силах прийти в себя от неожиданного зрелища. Затем, собравшись с духом, я послал проклятия нашей земной жизни, в которой происходят столь нелепые и страшные вещи, и из глаз моих хлынул поток слез, будто забил во мне некий источник, и страдания мои вылились стенаниями.

XL1 Вошедшая в храм толпа со всех сторон окружила обоих мужей и, как стая диких зверей, готова была их растерзать. Я же остановился у правой алтарной преграды и зарыдал [25]. Заметив, что я сочувствую им, не исхожу ненавистью и веду себя вроде бы благопристойно, они приблизились ко мне, и тогда я, держа себя уже немного иначе, сначала без раздражения укорил новелисима и попрекнул его за то, что он помогал царю мучить императрицу, а затем спросил и самого царя, какое такое зло претерпел он от своей матери и госпожи, что обрек ее неописуемым страданиям. Отвечали мне они оба: новелисим – что не был в этом деле заодно с племянником и вообще ни к чему его не подстрекал. «Мне бы не сдобровать, – сказал он, – если бы я попытался его остановить, ведь этот человек (тут он обернулся к царю), когда чего-нибудь желал или добивался, не признавал никаких препятствий. Если бы только я мог его утихомирить, он не искалечил бы весь наш род и не предал его огню и железу».

XLII.Здесь я хочу немного прервать рассказ и сообщить о том, что имел в виду новелисим. Император изгнанием Орфанотрофа как бы потряс основание рода, а потом принялся искоренять его целиком, и всех родственников – а в большинстве случаев были это бородатые мужи во цвете лет и отцы семейств, занимавшие высшие должности, – лишил детородных членов и в таком виде, полумертвых, оставил доживать жизнь. Он совестился открыто предать этих людей смерти и хотел, подвергнув оскоплению, погубить их более пристойным образом.

XLIII.Такими речами ответил мне новелисим. Тиран же, слегка покачав головой и с трудом выдавив из глаз слезу, сказал: «Бог справедлив, а справедливость карает меня теперь за содеянное», и с этими словами он снова ухватился за божественный престол и стал просить, чтобы ему дали, как положено, одеть монашеские одежды. Над ними обоими совершился обряд переоблачения, и они стояли рядом подавленные, оробевшие, страшащиеся народной ярости. Я со своей стороны полагал, что беспорядки на этом кончатся, и с любопытством наблюдал за происходившим действом и поражался бурлению страстей, но это был лишь краткий пролог трагедий куда более тяжких. Расскажу обо всем по порядку.

XLIV.День уже клонился к вечеру, когда неожиданно явился некий человек из нововозведенных в должность [26], сказавший, что ему ведено Феодорой перевести ищущих защиты в другое место, за ним следовала толпа горожан и воинов. Приблизившись к алтарю, где они укрывались, этот человек решительным тоном приказал им выйти. Видя, однако, кровожадные намерения толпы и главаря, подающего знак начинать (вопреки обычаю он начал держать себя дерзко), они отказались покинуть алтарь и еще крепче ухватились за колонки, на которых покоится священный престол. Тогда он, переменив тон, заговорил с ними помягче, поклялся на святынях и, призвав на помощь все свое красноречие, постарался убедить их, что ничего плохого им не сделают и что посланец царицы не обойдется с ними суровее, нежели само время. Но они, раз напуганные, уже во всем видели для себя угрозу, остались глухи к увещеваниям и предпочли, чтобы их отдали на заклание в храме, чем подвергли мучениям под открытым небом.