Юрий Сенкевич - Их позвал горизонт

Бригитта, Бригитта, как он счастлив!

Но… молодая супруга адъюнкта вполне удовольствовалась путешествием от Петербурга до Москвы, а здесь сообщила, что дальше не поедет.

Не будем обсуждать и не будем осуждать. Наверное, Бригитте нелегко было решиться: она жила в Сибири с Мессершмидтом и судила обо всем не понаслышке.

А Стеллер… Стеллер чувствовал себя полностью опустошенным. Его предали.

С тяжелым сердцем уезжал адъюнкт из Москвы. Казань — Екатеринбург Тобольск — Томск — Енисейск… Много позднее Стеллер напишет: "Я совершенно забыл ее и впал в грех любви с Природой". Но, похоже, он будет неискренен. Кажется, Стеллер всегда продолжал любить Бригитту, хотя и относился к ней несколько иронично. Что же касается "грехопадения", то оно, безусловно, произошло задолго до женитьбы.

По дороге в Енисейск адъюнкт успел составить каталог птиц, трав, описание рек и рыб, употребляемых в Сибири лекарств. Из Иркутска он съездил в Кяхту за специальной китайской бумагой для укладки растений. Потом успел поработать в Прибайкалье, где собрал 1150 (!) видов растений. На Камчатку, в Большерецк, он прибыл в сентябре 1740 года; здесь его гостеприимно встретил Степан Петрович Крашенинников.

В ноябре Стеллер на собачьей упряжке отправляется к Авачинской губе, неподалеку от которой "имеется гора, временами выбрасывающая из себя огонь". Затем в январе едет к мысу Лопатка — южной оконечности Камчатки. Попутно Стеллер проводит самые разнообразные, в том числе интереснейшие этнографические, наблюдения.

И также попутно — то ли мешает ему в жизни горячность, то ли помогает — вступает в многочисленные конфликты с местной администрацией. Он, например, сообщает в сенат — никак не ниже! — о "непорядочных поступках" большерецкого приказчика, который "токмо время свое в пьянстве препровождает". Приказчик, в частности, не выдавал участникам экспедиции бумаги, из-за чего метеорологические "обсервации" приходилось записывать в "берестяные книги"…

В начале 1741 года Витус Беринг приглашает натуралиста "для морского вояжа" к берегам Америки, и в марте Стеллер переезжает в Петропавловскую гавань.

Стеллер, человек столь же энергичный, сколь и несдержанный в проявлении чувств, писал: "Во всем принят не так, как по моему характеру принять надлежало. Но яко простой солдат, и за подлого от него, Беринга, и от прочих признаван был, и ни к какому совету я им, Берингом, призыван (не) был, как что касается до учрежденного морского вояжа, так что тогда касалося до следствия бунтовщиков".

Во время плавания на "Святом Петре" он неоднократно публично обвинял офицеров в различных промахах и ошибках (действительных и мнимых), "в трусости" и даже "в измене и предательстве". Неудивительно и по-человечески понятно, почему самые дельные советы Стеллера "с презрением" отвергались.

Когда цинга на корабле только начиналась, Стеллер предложил собрать на одном из Алеутских островов противоцинготные травы. Но это "было сочтено для лекарского помощника неподходящим делом, а для матросов лишним".

Однако спустя год после ужасной зимовки на острове Беринга Ваксель напишет: "Большую услугу оказал нам адъюнкт Стеллер, отличный батаник, который собирал различные растения и указывал нам разнообразные травы. Могу с полной достоверностью засвидетельствовать, что ни один из нас не почувствовал себя вполне здоровым и не вошел в полную силу, пока не стал получать в пищу и вообще пользоваться свежей зеленью, травами и кореньями".

В Европе еще не знали о витаминах. Считали, что цинга — следствие сырости на корабле, "следствие особенного свойства и взаимного отношения составных частей атмосферного воздуха". Сведения о противоцинготных свойствах тех или иных трав Стеллер, несомненно, приобрел, изучая уклад жизни камчадалов. Он был внимательным и зорким наблюдателем. По его словам, камчадалы "собирают для лекарств, а также и для пищи на зиму сотни (!) различных семян, кореньев и трав".

Стеллер, безусловно, был первоклассным натуралистом, десятки и сотни растений он описал впервые, был первым натуралистом и на Байкале, и в Америке, и на острове Беринга. Его научные воззрения намного опережали время. Именно он одним из первых высказал мысль о влиянии внешних условий на изменчивость вида. Обсуждая опыт акклиматизации ячменя на Камчатке, он писал: "Любопытное изменение злака заключается в том, что колос развивается без ости, становясь очень большим и совершенно гладким, из чего ученики Природы могут ясно видеть, как вид меняется под влиянием климатических различий".

Вы помните, с каким трудом добился Стеллер разрешения сойти со "Святого Петра" на берег? Позднее свою статью он — первооткрыватель! назовет очень скромно и ядовито: "Описание растений, собранных за шесть часов в Америке". За шесть часов он успел собрать 143 вида!

А на острове Беринга Стеллер описал 218 видов — больше, чем до недавнего времени удавалось обнаружить ботаникам.

Удивительная тщательность! Особенно если учесть условия, в которых приходилось работать Стеллеру.

Сырость, а главное, жестокие ветры (их скорость нередко достигает здесь 30 метров в секунду) делали жизнь в землянках на острове "предельно неуютной".

"Паруса, составлявшие крыши наших землянок, быстро ветшали и не в состоянии были противостоять постоянным сильным ветрам. Они разлетались при первом же порыве ветра, а мы оставались лежать под открытым небом. В эти моменты, кто обладал одеялом или шинелью, тот имел и дом, ибо единственным возможным средством укрыться от непогоды было натянуть на себя что-нибудь, покрыть все тело с головы до ног и лежать неподвижно до момента окончания пурги, которая иногда продолжалась довольно долго".

Не хватало дров. На острове рос только низкий ивняк; плавник — лес, выброшенный морем, лежал под снегом. Чтобы собрать дрова, нужно было ходить за пять — десять, а к весне и за пятнадцать верст. Обувь совершенно износилась, и большинство ходило босиком.

К счастью, голод не грозил нашим путешественникам. Пожалуй, трудно себе представить большее обилие жизни, чем на этой земле. Неисчислимые стаи песцов совершенно не боялись человека. Ночью и днем они шныряли по землянкам, таская все, что попадалось, — сапоги, шапки, ножи, не говоря уже о мясе. Даже спать приходилось с палкой в руках, чтобы иметь возможность отогнать нахального зверя. Морские бобры, котики, тюлени, сивучи зачастую приходили на огонь, и для "охоты" не требовалось никакого оружия. Огромные стада морских коров неторопливо плавали у берегов. Самые крупные экземпляры достигали 8 — 10 метров в длину при весе до 3 тонн.

"До пупа походит на тюленя, от пупа до хвоста — на рыбу, — пишет Стеллер. — Череп напоминает лошадиный. Во рту вместо зубов две широкие плоские кости. Глаза этого громадного животного не больше овечьих. Ноги состоят из двух суставов, из них крайний весьма похож на лошадиную ногу. Под передними ногами находятся грудные железы, содержащие большое обилие молока, превосходящего своей сладостью и жирностью молоко животных, живущих на земле. Медленно продвигаясь, они сдирают ногами морскую траву с камней и беспрерывно жуют ее".