Юрий Пивоваров - Русская история в зеркале русской мысли. Лекции.

И вот Пестель. Он пишет свою конституцию. Он пишет конституцию для России. "Русская правда". Смотрите, "Русская правда". Как честолюбиво называет он ее. Помните свод законов, который был в первое столетие существования России? Да? Еще древней Руси, Киевской Руси. "Русская правда". Он пишет "Русская правда", надеясь, что это будет когда-нибудь организацией жизни для всего русского народа. Интересно, что когда арестовали, никто ничего не знал про эту "Русскую правду". Потом один из декабристов выдал, нашли. То есть мы знаем, что Пестель написал этот очень важный политический документ, потому что кто-то на допросе оказался трусливым. Тоже вот очень интересно. И так узнали, что существует этот документ. Он был зарыт в землю, там его нашли. Что это такое? Это рисунок того, какой должна быть Россия, когда победят декабристы. Какой? Жесточайшая диктатура. Такого якобинского, как тогда говорили, замеса. Строжайшая централизованная власть. Никаких федерализмов, никаких, там, автономий субъектов, как говорят сейчас. Ничего. Никакого местного самоуправления. Все в Петербурге. Надзирающая жестокая власть. Причем такая власть не может осуществляться просто так. Ей нужна какая-то подпорка. И эта подпорка -- тайная полиция.

Пестель является и поэтом, и теоретиком тайной полиции очень многочисленной, влиятельной. Окутать всю Россию, следить за всеми нами, нашими предками. И чтобы контролировать ситуацию полностью, чтобы она не выходила из-под контроля. Дальше. Пестель хочет всех русифицировать. Да? Немец. Да? Лютеранин. Всех русифицировать. То есть, многонациональная Российская империя должна вся переодеться в русскую одежду, говорить только по-русски, забыть все нерусские религии. Пестель -- атеист, на самом деле. Забыть, вообще, все свои национальные обряды и обычаи и так далее. Все должно быть русским. Русификация всех народов. Дальше. Полная унификация.

Что значит унификация? Знаете, он, как взрослый ребенок, строил из одинаковых кубиков русское здание. То есть он говорил: все губернии должны быть одного размера. Посмотрите на карту сегодняшней Российской Федерации. Область одна, там, в Сибири или край, и область европейской России, они разные. И по населению разные. Они должны были стать одинаковыми по территории и одинаковыми по населению. Полная унификация. Все одинаковое должно было быть. Все, так сказать, равномерно должно быть. Но, разумеется, это бы привело к невероятным социальным пертурбациям в нашей жизни. Не знаю, на что рассчитывал Павел Иванович, как это сделать. Это даже сегодня невозможно. Зачем, самое главное? Дальше. Что еще? Никакого совершенно, никакой свободы человеку. Он подавлен. Вся инициатива подавлена. Частная собственность допускалась, но под большим контролем. Например, частная школа. Что вы, что вы! Только государственная школа, государство не может... Или, например, праздники. Никаких праздников. Праздники к разврату ведут. Праздники только государственные. Сам народ чтобы ничего не праздновал. То есть, полная регламентация. Суровая жизнь, как это было в средневековых каких-нибудь общинах при каких-то таких, религиозных очень сильных установках. А здесь вот господство тайной полиции и власти из Петербурга.

Как главный вопрос социальной жизни того времени решал Пестель? Вопрос о крепостном праве. Разделить землю пополам. Что-то оставить помещикам, а вторую половину отдать крестьянам, но не в частное пользование. Не в личное пользование, а общине. Крестьяне жили в общинах, вот общинам и отдать. Причем то количество земли, которое предполагалось отдать общинам, вполне позволило бы русскому народу жить вполне нормально. То есть это был такой жесткий централизаторско-диктаторский, русифицирующий, унифицирующий план. Диктатура. Но с большими социальными гарантиями, говоря сегодняшним языком. То есть простые люди, подавляющее большинство населения, которое жило в общинах, крестьяне, получали в основу, в общем, более-менее благополучного социально-материального существования. Я это называю деспотизм с гарантиями или гарантийные деспотизм.

Деспотия, диктатура, но социальные гарантии. Мне это очень знакомо. Я жил в Советском Союзе. Это примерно то же самое. Разумеется, Никита Муравьев все делает по-другому. Во-первых, он берет за основание, за основу, за пример конституцию государства, которое тогда называлось САСШ -- Северо-американские Соединенные Штаты. Так раньше США назывались по-русски. Это первая в мире писанная конституция, прообраз всех будущих конституций. Он берет ее за основу и строит совершенно иную модель. Монархия сохраняется, но становится такой, в общем, декоративной. Это огромная федерация. Страна делится на державы. Такие огромные штаты или земли. С огромными правами. Губернии вообще ликвидируются. Создается там множество всяческих уездов. Это федералистская модель рассредоточения власти. Центр не столь важен. Важна власть на местах. Это разделение властей. То есть совершенно либеральная демократическая традиция. Это правовое государство. Это максимальные права и свободы для граждан. Совершенно такая либеральная, западная модель. Причем, даже Запад еще не достиг такой степени свободы и самостоятельности, какую предлагал Муравьев для частей Российской империи и для ее граждан. А как он решал вопрос с крепостным правом? Ну, он же был либерал. Естественно, он хотел отдать землю в частную собственность. Отдать крестьянам. Ну, так, примерно, две, две десятины на двор. Этого не хватило людям для того, чтоб выжить. Он плохо понимал экономическую ситуацию. И я называю это "свобода без гарантий". Или безгарантийная свобода. Люди свободны. Все права они имеют. Политические, духовные, религиозные, социальные и даже экономические. Но базы материальной, которую дает конституция, которую дают основные порядки, не проглядывается. Вот вам свобода без гарантий. Безгарантийная свобода -- это то, что мы получили в девяностые годы, если угодно. Это то, с чем ваше поколение уже столкнулось. Я вам должен сказать, что вся русская история с этого момента, она так вот и просматривается через колебания от одного состояния, гарантийного деспотизма, к другому, безгарантийной свободы. И Россия пока еще не нашла себе пути, пути гарантиями. Свобода когда есть и социальные гарантии, но когда есть свобода индивида, свобода субъектов того или иного государственного целого.

Вот эти две модели Пестеля и Муравьева, они очень симптоматичны. Они символичны. Они очень важны. Потому что я еще раз скажу. Через них мы видим, как идет русская история. Как она пульсирует туда-сюда, туда-сюда. Бывают, конечно, какие-то смешанные варианты, но вот этой середины золотой, о которой я говорил, нет.