Иса Гусейнов - Судный день

- Быть беде, шах! - вопил и стенал шейх. - Твоих воинов замуруют в стены! Из отрубленных голов твоих подданных сложат башни! Твоих детей заставят есть землю! Не выпускай проклятых, шах! Они околдовали тебя! Они отравили твой мозг! Они лишили тебя божьего страха, шах!

Молодые и сильные аскерхасы стали разгибать прутья клеток и выпускать послов. Ибрагим, расслабившись после сильнейшего напряжения и слегка прислонившись плечом к стене, наблюдал за полуживыми людьми, поражаясь в душе, что ни во взглядах, ни в поступи их не было ни малейших признаков перенесенных мук и терзаний.

- Посмотри на них, они не ощущают боли! - вопил шейх Азам. - Они не люди, шах! Они дьяволы!

Ибрагим не отводил от них взгляда. Следы ржавых гвоздей превратили их белые одеяния в некое подобие пчелиных сот, на руках и на плотных шерстяных носках запеклась кровь, но послы, похоже, и в самом деле не ощущали боли, и нечеловеческая их выносливость так поразила шаха, что он с глубоким и искренним сожалением подумал: "Были бы мои воины такими же дьяволами!"

Когда последний посол выбрался из клетки, Ибрагим повелел Гёвхаршаху проводить их в посольский покой.

Лет десять тому назад Фазл с целью широкого распространения своего учения отправился странствовать по святым местам, куда собирались паломники со всего света, и, читая проповеди в Багдаде, Алеппо, Суре, население которых в подавляющем большинстве составляли суфии-батиниты, на пути в Мекку задержался на несколько дней в Бейтул-мукаддасе - Иерусалиме, побывал в подземелье, где перед каменной колыбелью Иисуса, похожей на лодку, и перед алтарем святой матери Мариям свершали намаз мусульмане, молились христиане и иудеи, побеседовал с ними и, узрев воочию, какой радостный отклик вызвали у этих людей его мысли об изначальном единстве человечества, языков, верований и нравов, сам ощутил великую радость.

В двухгодичных дервишских странствиях Насими повторил путь, пройденный своим Устадом, и по дороге в Мекку тоже несколько дней провел в Бейтул-мукаддасе, но в отличив от Устада, кроме людей, с радостной верой принимающих учение хуруфитов о единстве всех людей на земле, он открыл в святом городе истину, похожую на страшный миф.

Бейтул-мукаддас, называемый окрестным населением Гудс-Высоккий, был выстроен на гладкой, словно отсеченной и отесанной вершине цельнокаменной горы, напоминающей издали изваянный стог сена со срезанной верхушкой. В городе не росло ни деревца, хотя горы и ущелья вокруг были покрыты зелеными лугами и кустарниками.

Когда шел дождь, весь город от крыш мечетей и церквей и до улочек и переулков промывался до блеска. Паломники, прибывающие бесконечным потоком из Рума, Ирана, Ирака, Сирии, Египта, останавливались в тени оливковых рощ вокруг города, возле ручьев, родников и канавок, проложенных меж огородами, и, отдохнув после дороги, группами вступали в святой город. Они шли к мечети, опирающейся задней стеной на крепостную стену, на крыше которой, сплошь крытой сверкающими свинцовыми листами, стояли большие дождевые чаны, из которых по железным стокам струилась прозрачная вода, омывались под этими струями, обертывались, подобно индусам, в белоснежную ткань и, сняв башмаки, в благоговейном молчании заходили помолиться в самую большую во всем мире мечеть, затем шли поклониться могилам древних пророков Мусы ибн Имрана, Сулеймана ибн Давуда, их наследников и потомков. Омытые небесной водой сонмища людей причащались в Бейтул-мукаддасе горных высот и божьей благодати.

Насими же увидел в святом городе ложь и несчастье. За мечетью, по направлению к Мекке, простиралось глубокое ущелье, в котором, по контрасту с райской зеленью, окружающей город, не росло ни былинки; изжелта-серые камни и впадины, напоминающие осевшие могилы, снискали этому жуткому месту название Ущелье Судного дня, а также Ущелье ада. Паломники, которых на долгом пути подстерегали болезни, нападения воинственных бедуинов и иные тяготы, захворав по прибытии в Бейтул-мукаддас, отделялись от здоровых попутчиков и удалялись в Ущелье Судного дня ждать смерти. Они не тратили остатков своего состояния, не ели и не пили, чтобы умереть в ущелье и, заслышав трубный глас, первыми воскреснуть в этом наиближайшем к богу месте...

Изобильные базары Бейтул-мукаддаса, куда во все сезоны года со всех концов от Рума до Египта привозили всяческие плоды и где посреди зимы продавались арбузы и дыни, виноград и гранаты, а ранней весной - хурма, яблоки, груши, где под навесами сидели лекари и целители в ожидании и готовности оказать услугу больным паломникам из дальних стран, казалось, не имели никакого отношения к тем, кто ушел умирать в Ущелье Судного дня. Никто не носил им ни еды, ни лекарств. В ущелье ходили лишь служители в черных рясах из большой мечети и церквей. Они шли туда с носилками, подбирали умерших, относили в другой конец ущелья и хоронили там на склоне горы, погребая вместе с трупами их имущество, "дабы вернуть его в день воскрешения хозяевам", как говорили служители. Шла молва, что людей, покусившихся на имущество мертвецов, поглощала земля, и в тот самый миг, когда доставали из могил драгоценности, они падали прямо в ад, и поэтому из-под земли там непрерывно доносились стенания и плач. На протяжении столетий из Бейтул-мукаддаса в сторону ущелья не ходил никто, кроме смертников и могильщиков.

Нарушив обыкновение, Насими с сопровождавшими его мюридами, присоединившись к служителям - чернорясникам, пошли в Ущелье Судного дня и собственными ушами услыхали голоса ада. Но доносились они не из-под земли, а из тех могилоподобных впадин, в которых ютились смертники. Мюриды насильно накормили и напоили больных, сознательно отказавшихся от еды и испытывающих адские муки голода и еще более страшные муки жажды среди раскаленных от солнца, пышущих жаром камней. Они провозились с больными в зловонном ущелье до сумерек, и Насими, пытаясь рассеять страшное заблуждение смертников, говорил с ними - с арабами и иудеями на арабском, с персами на персидском и с тюрками на тюркском. "Вы стали жертвами лжи, несчастные!" - говорил он. "Судный день и воскрешение из мертвых - это ложь!" - говорил он. Но больные оставались равнодушны к его словам, смотрели, как глухонемые, а если кто отзывался, то подозрительно и грубо. "Чего ты хочешь? Какая тебе в пас корысть?" - говорили они.

К вечеру мюриды устали до изнеможения. "Здесь царит телесная боль. Какие тут могут быть слова?" - сказали они Насими, и он согласился с ними. Забрав опустошенные бурдюки из-под воды, они устало и безнадежно побрели назад. Насими шел со всеми, но душой оставался внизу, словно бы не Ущелье Судного дня покидал, а весь мир, не чужих и чуждых людей оставлял в их зловонных ямах, а все человечество. Нельзя было оставлять их там, оставить их означало согласиться с бессмысленностью и бренностью бытия, и, прежде чем осознать это, Насими вдруг резко повернулся назад и крикнул на все ущелье: "Эй вы, неведающие, слушайте! Человек может жить вечно! Человек телесно может жить вечно!"