Павел Курлов - Гибель императорской России. Воспоминания

В. П. Носовича я знал с детских лет; впоследствии мы были одновременно товарищами прокурора Московской судебной палаты, и я не прерывал отношений с его семьей, так как сестра В. П. Носовича была замужем за А. Д. Протопоповым. В. П. Носович выдвинулся по службе обвинением московского градоначальника, генерала А. А. Рейнбота, проявив выдающуюся способность исполнять не только приказания, но даже намеки своего начальства. Из заданных мне вопросов я понял, что такова же его роль и в деле генерала Сухомлинова, а потому довольно резко ответил, что ничего, подтверждающего его предположения, я сообщить не могу и что если бы у П. А. Столыпина или в моем распоряжении такие сведения имелись, то им был бы дан законный ход.

Для меня, как старого прокурора, было ясно, что на беспристрастие генерал Сухомлинов рассчитывать не может. Я не ошибся: в течение всего процесса нарушения закона были слишком, явны, так как следствие коснулось в недопускаемых уставом уголовного судопроизводства размерах выяснения частной жизни обоих супругов.

Генерал Сухомлинов и его жена были привлечены в качестве обвиняемых в государственной измене, и он был заключен под стражу в Петропавловской крепости. Это последнее обстоятельство находилось в полном противоречии с требованиями уголовного процессуального права. Хотя мерой пресечения способов уклоняться от преследования для обвиняемого, которому грозило уголовное наказание, содержание под стражей и допускалось, но статьи 419 421 устава уголовного судопроизводства прямо указывали, что должны быть приняты во внимание и все другие обстоятельства: серьезность улик — генерал Сухомлинов был оправдан в государственной измене революционным судом, следовательно, о серьезности улики речи быть не может. Далее — возможность скрыть следы «преступления» — смешно об этом говорить, если он этого не сделал в течение полуторагодичного расследования комиссии генерала Петрова. Наконец, возраст и общественное положение — бывшему генерал-адъютанту Государя и военному министру было около 70 лет.

Беззаконная и бессмысленная жестокость, допущенная как результат политической травли.

Никому не пришло в голову — так мало думали о государственных задачах В. Н. Коковцов, генерал Поливанов и Гучков с сонмом своих прислужников, что пребывание в крепости в мундире генерала от кавалерии и георгиевского кавалера, обвиняемого в измене, в корень развращало военный караул и тогда уже воспитывало в солдатах ненависть против высших начальников, которую они так зверски проявили в революционный период. Эта ошибка была повторена и Временным правительством, так как при содержании в крепости сановников царского режима никто не предусматривал опасности, с точки зрения дисциплины, оставления некоторых из них в военной форме, да ведь и не мог же думать о дисциплине «военный» министр Гучков, ее уничтоживший.

Судебный следователь Кочубинский обратился в департамент полиции за содействием по наблюдению за лицами, причастными по связям к министру и его жене, что не дало абсолютно никаких уличающих данных, хотя на осуществление этой меры не жалели средств. Нельзя заподозрить названного судебного следователя и в отсутствии энергии, так как он даже в частных письмах старика Альтшиллера из-за границы к Е. В. Сухомлиновой находил подозрительным и указывающим на шпионство сообщение Альтшиллера о дождливой погоде на курорте.

С названным Альтшиллером я лично знаком не был, но, во время управления Киевской губернией, знал его как крупного коммерсанта и богатого человека. Его собственный дом был одним из лучших зданий в Киеве. Мало-помалу дела его стали приходить в упадок: он вынужден был продать недвижимость и уже настолько стеснялся в средствах, что его взрослым сыновьям пришлось заниматься мелочной торговлей, — это более, чем странно, если Альтшиллер был германским или австрийским шпионом. Услуги его должны были бы оплачиваться очень щедро, ввиду знакомства с командующим войсками Киевского военного округа, генералом Сухомлиновым, хорошо относившимся к старику Альтшиллеру и не изменившим своих отношений к последнему и в бытность военным министром.

Когда после революции я, просидев в Петропавловской крепости около полугода, серьезно заболел, вследствие чего был переведен в больницу Петербургской одиночной, я случайно познакомился там с бывшим делопроизводителем главного артиллерийского управления полковником В. Т. Ивановым, который был присужден к каторжным работам, в связи с делом полковника Мясоедова. В это время шел вопрос о пересмотре всего процесса, благодаря чему дело о полковнике В. Т. Иванове, жене Мясоедова и др., согласно с заключением военно-прокурорского надзора, было прекращено за недостаточностью улик. Между прочим он рассказывал мне, что обвинение генерала Сухомлинова в предпочтении одного типа артиллерийских орудий другому, объяснявшемся корыстными побуждениями, было крупной заслугой военного министра перед русской артиллерией, достоинство которой признано не только союзниками, но и неприятелем, так как тип избранных генералом Сухомлиновым орудий мог применяться при зенитной стрельбе.

Таковы три главных из восьми шпионских организаций, сходившихся к дому генерала Сухомлинова!

Судебное заседание особого присутствия правительствующего сената под председательством сенатора Таганцева (сына известного криминалиста), при обер-прокуроре том же Носовиче, было не только нарушением, но прямо издевательством над законом. Весь процесс прошел под давлением и угрозами военного караула Преображенского и Волынского гвардейских полков, которые, кстати сказать, были инициаторами военного мятежа в феврале 1917 года. Временное правительство трепетало перед этими воинскими частями, благодаря которым власть перешла в руки революционеров, но которые и сами прекрасно понимали свое значение и послушанием новым правителям не отличались. Они противозаконно потребовали изменение режима, которым пользовались еще не осужденные генерал Сухомлинов и его супруга в помещении собрания армии и флота, дерзко заявив, что судебное разбирательство тянется слишком долго и что они сами покончат с обвиняемыми. Своеволие солдатских банд, конечно, нельзя ставить в вину лицам судебного ведомства, входившим в состав особого присутствия правительствующего сената, но недопустимо, с точки зрения нравственности и закона, поведение первоприсутствующего сенатора и обер-прокурора, подтверждавших, во время перерыва заседания, в частном разговоре с караулом обвинительные доводы. Эти представители юстиции боялись впечатления талантливой речи защитника Е. В. Сухомлиновой, присяжного поверенного Казаринова, встреченной громкими рукоплесканиями публики и вызвавшей ярость у сенатора Таганцева при очищении зала заседания.