Владимир Бацалев - Тайны археологии. Радость и проклятие великих открытий

Реконструкция могильного сооружения и кургана:

1 — могильная яма и дромос;

2 — камера, сложенная из бревён, промежутки между бревнами забиты камнем

Реконструкция могильного сооружения и кургана:

3 — каменная насыпь над могильным сооружением;

4 — предполагаемый первоначальный вид кургана

Зато Геродот привёл три версии происхождения скифов. Первая — они произошли от Зевса и богини реки Днепра; вторая — от Геракла и женщины-змеи. И то и другое должно быть лестно скифам. Самому же Геродоту кажется наиболее правдоподобной версия третья: скифы пришли с востока в результате межплеменных войн, а киммерийцы ушли под их натиском в Малую Азию. Как бы то ни было, в VIII–VII века до н. э. их присутствие на «исторической» территории было весьма ощутимым.

Примерно около двух тысячелетий находясь в состоянии разложения первобытно-общинного строя, при этом наполовину оседлые, скифы не могли противостоять сильным и давно сформированным государствам. Этому препятствовала и их кочевая, с пастбища на пастбище, жизнь. Но по мере увеличения поголовья стад, а значит, и родового благополучия, у скотоводов-кочевников возникала потребность в поиске новых земель, а жизненное пространство степей и лесостепей, несмотря на их обширность в Евразии, было занято. Первостепенное значение приобретало конное поголовье и военная конница, в коей скифам не было равных. Кочевники вышли на историческую арену! Поэтому с VIII века до н. э. они и фигурировали в клинописи Передней Азии, и в сочинениях греков, и в истории Египта. И получили официальную «прописку» в Причерноморье и Закавказье.

Но даже самых значительных упоминаний у самых выдающихся историков древности недостаточно для изучения культуры народа, населявшего громадные территории евразийских степей. Скифы оставили после себя знаменитые курганы. Цепочками и линиями, группами и в одиночку, они возвышаются над ровной степью, а некоторые просто поражают путешественников своими размерами, производя иногда не меньшее загадочное впечатление, чем египетские пирамиды.

Так был поражён в конце XVIII века сын русского народа Василий Фёдорович Зуев, в 1781–1782 годы исследовавший местность между Бугом и Днепром: «Дорога была ровною, черноземного степью, по которой одни только курганы в великом множестве были видны». А поразил его размерами и загадочным видом Чартомлыкский курган.

Ольвию, древнюю греческую колонию, разглядел в 1794 году на берегу Чёрного моря у села Парутина петербургский академик Петр Симон Паллас. Найденные им монеты с обозначением Ольвиополя говорили, что именно здесь, в остатках развалин, была когда-то милетская колония. Через пять лет Павел Иванович Сумароков подтвердил находку естествоиспытателя, обозначив Ольвию в урочище Ста могил (именно там находится огромный курганный могильник). А в сочинении «Досуги крымского судьи, или Второе путешествие в Тавриду» русский классик описал керченские древности и правильно определил Керчь, как прежний Пантикапей — тысячелетнюю столицу Боспорского государства. В четырех верстах от Керчи Павел Иванович увидел и описал Алтын-обу — величественный Золотой курган. Здесь великий Пушкин в 1820 году жаждал восхититься «следами Пантикапея» и «развалинами Митридатова гроба», но «сорвал цветок для памяти и на другой день потерял без всякого сожаления». «За несколько верст остановились мы на Золотом холме. Ряды камней, ров, почти сравнявшийся с землею, — вот все, что осталось от города Пантикапей», — разочарованно писал брату опальный поэт. Но через десять лет он писал о Тавриде совсем с другим настроением. А в 1825 году А. С. Грибоедов с горечью отмечал варварское отношение местного населения к памятникам древности: «Сами указываем будущим народам, которые после нас придут, как им поступить с бренными остатками нашего бытия».

Вместо систематических раскопок, столь необходимых в этом богатом историческом крае, в Тавриде и Ольвии, как и в отмеченной Грибоедовым Феодосии, копали землю все, кому не лень, чтобы добыть «денежек и горшков» (Муравьёв-Апостол, 1826): «То, чего не успело и всё разрушающее время, то довершается теперь рукою невежества!»

Официальные и полуофициальные «генеральские» раскопки конца XVIII — начала XIX веков в Керчи, Тамани, в низовьях Буга и Днепра можно охарактеризовать, как варварские. Кирпич и камень, добытые из городищ и курганов, шли на строительство казарм, а золотые и серебряные вещи растаскивались не только солдатами, но и офицерами. Случайные находки из золота и серебра достигали Петербурга и попадали в Эрмитаж, остальные же археологические ценности из курганов таковыми не считались и уничтожались на месте! Литой курган в 30 верстах от Елизаветграда, раскопанный в 1863 году губернатором Новороссийского края генералом-поручиком Алексеем Петровичем Мельгуновым, находки которого поступили в музей (курган скифского вождя VI века до н. э.), так и не был впоследствии найден.

Генерал Вендервейде, раскопавший в конце XVIII века большой курган возле станицы Сенной (Фанагория!) на Тамани, позволил солдатам украсть из склепа всё , остальное было уничтожено. Самому генералу достался золотой массивный браслет в виде свернувшихся змей, украшенный рубинами. Генералы Сухтелен, Гангеблов, полковник Парокия также копали… «под себя» и нанесли много вреда археологии.

А вот два камня с греческой надписью, подтверждавшей вхождение Таманского полуострова в IV веке до н. э. в состав Боспорского государства, принесли простые крестьяне из деревни Ахтанизовки — Денис Коваль и Андрей Лоянь. Другие важнейшие находки тоже были сделаны в основном случайно.

Правда, в 1805 году было издано правительственное распоряжение «об ограждении от уничтожения и расхищения крымских древностей», но по сути ничего не изменилось. Керчь добывала для строительства камень из гробниц. Лишь первым шагом к планомерным исследованиям была записка академика Г. К. Э. Келера от 1821 года «О сохранении и возобновлении в Крыму памятников древности и об издании описания и рисунков оных».

Надо было быть коренным французом Полем Дю Брюксом, чтобы, не будучи специалистом по древностям, проникнуться глубоким и подлинным интересом к ним и начать — на свои средства! — бережное профессиональное раскапывание тамошних курганов. Павел Дюбрюкс (так этого роялиста-иммигранта стали звать в России) был назначен в Керчь начальником таможни в 1811 году и комиссаром по медицинской части в Еникале в 1812-м. С 1816 по 1835 год (до самой смерти) он вел планомерные раскопки древних могил. Впрочем, сам Дюбрюкс мог лишь отыскивать и благоговейно раскапывать памятники, истолкование же их было выше его познаний. Однако в 1820 году судьба свела Дюбрюкса с полковником Иваном Александровичем Стемпковским, который и стал руководителем археологических работ Дюбрюкса. Член-корреспондент Парижской академии, по программе которого, поданной Новороссийскому генерал-губернатору графу Воронцову, был создан музей древностей в Одессе и Керчи, а в 1839 году, уже после смерти И. А. Стемпковского, основано Одесское общество истории и древностей, сыграл большую роль в организации и изучении археологии и истории Северного Причерноморья. В 1828 году Керчьеникальский градоначальник, И. А. Стемпковский был похоронен на вершине горы Митридат за неоценимые заслуги перед историей, которые в те времена поощрялись редко. Его коллекцию античных монет приобрел Эрмитаж.