Владимир Хабур - Мирное время

Виктор постоял, посмотрел ему вслед. Стало грустно, и он медленно пошел прочь. Хотя Виктор знал Леньку дней десять, сейчас ему показалось, что он остался совсем одиноким в этом далеком и необыкновенном крае.

Виктор перебрал в памяти события последних дней и подумал о том, что придется много работать. И это хорошо!

Работы он не боится, - вырос не белоручкой. Пока жили с отцом, все шло как у людей. Правда, отца он знал мало. Когда в четырнадцатом году тот ушел на фронт, Виктор был еще совсем малышом. Потом отец вернулся - худой, небритый и веселый, в старой шинели, с винтовкой и шашкой (он служил в артиллерии). И сразу же началась революция. Отец неделями не ночевал дома. Виктор знал, что он свергал буржуев, брал Зимний, охранял Смольный. Потом отец вернулся на завод, надел старую черную куртку и немного пожил дома, как все. А в двадцать третьем году он снова уехал куда-то под Пензу. Там его и убили кулаки в дальней глухой деревне. Через два года мать вышла замуж за человека, который нигде не работал и большей частью сидел дома. Виктор не любил этого хилого мужчину, с тонкими усами, холодными серыми глазами, скользкого и ехидного. С первых дней между мальчиком и отчимом установились вежливые враждебные отношения. А когда Виктор поступил на отцовский завод и стал зарабатывать себе на жизнь, он ушел из дома и снял комнату в большой квартире бывшей генеральши на Покровке. Генеральша, толстая, все еще важная старуха, сдавала лучшую комнату с тремя окнами на Фонтанку двум холостым служащим банка, а остальные четыре комнаты с дверями в общий коридор отдавала жильцам попроще. У Виктора оказалась небольшая зеленая комната с видом на стену соседнего дома, плохо меблированная, но зато недорогая.

На заводе Виктора приняли в комсомол, он с жаром взялся за работу в ячейке, после смены подолгу оставался в комитете. Вскоре его избрали членом бюро. Время было бурное. Повсюду шли собрания - ячейковые, районные, городские. Подняли голову троцкисты. Они особенно активно выступали на заводах и фабриках - стремились привлечь на свою сторону рабочих ребят. Все их попытки оканчивались провалом: на каждого оратора-троцкиста приходилось по десятку выступавших в защиту генеральной линии партии. Страсти разгорались, троцкистов часто стаскивали со сцены и не всегда им удавалось уйти с собрания без хороших рабочих тумаков.

Приближалось десятилетие Советской власти. В канун праздника стало известно, что на юбилейное заседание в Таврическом дворце хочет приехать Троцкий. Задолго до начала заседания у дворца собралась большая толпа заводской молодежи. Никто их сюда не звал, они сами пришли с фабрик и заводов, из разных районов города.

- Не пустим! - раздалось в толпе. - Пусть поворачивает оглобли!

Было уже довольно темно, когда в толпе пронесся гул. Передавали, что автомобиль Троцкого подъезжает к углу. Толпа сразу хлынула вперед и вынесла Виктора к длинному черному лимузину. Остановленный передними рядами, автомобиль затормозил. Шофер давал надрывные гудки, но люди не трогались с места. Виктор встал на носки, вытянул шею и увидел в кабине автомобиля человека в черной каракулевой шапке, с узким клинышком бородки и свисающим вниз носом. Сняв пенсне, человек что-то говорил, двигая правой рукой, но слов его не было слышно.

Толпа угрожающе надвигалась. Виктор и какие-то ребята ухватились за радиатор и крылья машины и стали толкать ее назад. Шофер дал задний ход, под улюлюканье комсомольцев лимузин кое-как развернулся и уехал.

- Давай, давай! - кричали ему вслед. - Катись отсюда! Без тебя обойдутся!

В суматохе у Виктора оторвался рукав кожанки, он ушиб ногу, но боли не почувствовал и кричал громче всех.

Об этом случае рассказал секретарь райкома на многолюдном собрании и привел его как пример классовой сознательности комсомольцев. Виктор сидел гордый и счастливый. Ему хотелось встать и сказать, что он тоже в этом участвовал. Но он ничего не сказал.

Зимой на танцах в одном клубе Виктор познакомился с тоненькой девушкой. Звали ее Любой, она училась в балетной школе на Невском. Виктор стал иногда заходить за ней к концу занятий. Он ожидал Любу в длинном коридоре школы и с удивлением присматривался к чужому миру. По углам шептались завитые, разодетые девушки, слонялись похожие на девушек юноши. Все это резко отличалось от жизни заводских ребят, с которой он сроднился. Но Люба ему нравилась, и из-за этого он старался не замечать ее окружения. Он водил девушку в кино, угощал пирожными, с тревогой думая о том, что до получки в его кармане ничего не останется.

Потом она стала приходить в его зеленую комнату, небрежно бросала свой маленький желтый чемоданчик, снимала зеленое пальто и зеленую шляпку и тонкая, изящная - садилась на старый, помятый диван. Она без остановки могла говорить час и два, позволяла себя целовать, но всегда вовремя вставала, решительно надевала пальто, подходила к двери и, послав воздушный поцелуй, исчезала.

Однажды, после того как они не виделись недели две, Люба сказала, что мать хочет выдать ее замуж.

- А ты сама как? - с тревогой спросил Виктор.

- Мне все равно, - с улыбкой ответила Люба, но он почувствовал, что она говорит неправду. Позже, когда девушка ушла, он подумал, что она все это сказала для того, чтобы заставить его сделать предложение. Нет. Жениться ему еще рано, да и любит ли он ее по-настоящему? Пусть выходит замуж. Он желает ей только счастья. С тех пор они уже не встречались. Перед самым отъездом из Ленинграда Виктор разбирал вещи, нашел ее записку и вспомнил все, что было. Нет, она не оставила в его сердце большого следа. Уезжает он без сожаления, ничего не забыв в этом прекрасном городе. На новом месте начнется новая жизнь. Интересно, как она сложится здесь?

И вот она началась, эта новая жизнь. Все в ней было необычно и интересно. На каждом шагу Виктор сталкивался с проявлениями во многом непонятного ему быта, обычаев, нравов. Он жадно читал все, что смог найти об этой стране, о ее народе. Но написано было слишком мало и поверхностно, чтоб удовлетворить любознательность молодого человека. В свободное время Виктор бродил по улицам и переулкам, заходил в чайханы, долго сидел там за чайником зеленого горького напитка, всматриваясь в окружающее.

Виктор видел, как одна пиала с чаем обходит десяток сидящих в кругу людей. Однажды в кишлаке невдалеке от города его угостили обедом. На дырявый палас поставили большую деревянную чашку с супом, и все сидевшие вокруг по очереди черпали из чашки одной деревянной, грубо выструганной ложкой.

Люди одевались в ситцевые халаты, носили изготовленную из грубой домотканной материи одежду, жили в глинобитных мазанках без окон и печей.