Владимир Дайнес - Штрафбаты и заградотряды Красной Армии

В повести И.Толстого «Люди в кирасах» рассказывается о действиях 2-го отдельного штрафного батальона. «После прорыва обороны немцев батальон был выведен из боя, — пишет он. — На его долю еще оставалось немало черной работы. Зная ударную силу панцирников, командование бросало батальон туда, где обязательно надо было что-нибудь «рвать» или «штопать». Тяжелые бои сменялись стремительными маршами, марши снова боями. Скоро фигуры бойцов с серо-зелеными щитами на груди были известны чуть ли не всей армии. Там, где они появлялись, окружающие оказывали им почтительное уважение. Самим панцирникам некогда было разобраться в том, хорошо или плохо они воюют… Пленные рассказывали о том страхе, который испытывали, когда узнавали, что против нихдействуют «панцерменшен». Далее Толстой повествует о том, как действовали «панцерменши»: «…Едва только они успели выскочить из машин, как раздалась команда, и роты бегом двинулись на высоту. Конечно, никто из них тогда и не предполагал, насколько эта, именовавшаяся на картах «высота 208,3», была важна для командования. Никто не думал о том, что для многих из них она будет последним испытанием… Батальон решительной контратакой восстановил положение, но понес немалые потери…»

Е.А. Гольбрайх: «Два заместителя командира роты — старший лейтенант Василий Демьяненко и я — повели роту в атаку. Когда задача была уже почти выполнена, меня ранило осколком в грудь… Ни мы, ни немцы не ходили в атаку толпами, как в кино. Потери бы были слишком велики. Движется довольно редкая цепь, где бегом, а где и ползком. В атаке стараешься удержать боковым зрением товарища».

A.B. Сорока: «Конечно, штрафников никто не жалел. Но установка такая была: «Позор можно смыть только кровью». Если ты ранен или убит — обвинения с тебя снимаются. Только так. Но именно штрафники и прорвали оборону Витебска. Бог меня, наверное, хранил. Случилось так, что я один в окопе остался. Я бегал туда-сюда, стрелял, создавая впечатление, что нас много. Но немцы, вероятно, все поняли. Наконец, осталась у меня одна граната. С одной стороны — враги, с другой — проволочное ограждение. Я через него все-таки перемахнул (хорошо, что перед войной акробатикой занимался) и побежал в кусты. Бегаю между ними, а в 20 метрах немцы постреливают и смеются, гоняют меня, но не убивают, живым взять хотели. Тут, на мое счастье, стали подходить наши войска, немцы ушли. Я — к своим, только и мог сказать: «Братцы, братцы…» Командир у подошедших оказался моим старым знакомым еще по Петропавловску — Рогов. Узнал меня, отправил в медсанчасть: «Иди, поешь и отдохни». Иду, куда он указал, а глаза закрываются, меня несет от усталости, перепутал дорогу. Вдруг слышу немецкую речь, куда ж это я прусь? Повернул назад. Опять: «Хенде хох!» Но это были наши. Я им: «Свой я, штрафник». А они матом… В то время там власовцев было много, за такого меня и приняли. Повели в село к командованию, я падал от усталости, меня пинками поднимали. В штабе доложили: «Вот, власовца поймали». Но командир мне поверил, накормил, дал обсохнуть и выспаться, а утром дал автомат: «Иди к своим!» По дороге попал к артиллеристам, они меня у себя оставляли: «Зачем тебе эти штрафники?» Но мне-то — пятно смывать. Прихожу, а моих штрафников уже всех перебили, пошел к другим. И в бой. Сопки кругом. Мы внизу, а немцы наверху. Обстреливали каждую ночь. Пошли мы в «вылазку». Идем, стреляем, я спортсмен — впереди всех. Потом назад. А утром наградили меня медалью «За отвагу». Следующее утро — снова «Вперед!». Немцы подпустили нас поближе и стали поливать из миномета. Вокруг летели головы, руки, ноги, куски тел. А я лежу целый. Точно, Бог вел. Но и меня зацепило, вдруг стало горячо, а боли не было. Хромая, добрался я до живых: «Хлопцы, уходим!» Перейти нам пришлось лужу здоровенную между сопками. Мне говорят: «Ты менее раненный. — вперед». Переплыл я эту лужу, а сзади снайпер немецкий всех по одному снял. Один я выжил. Добрался к своим блиндажам, опираясь на автомат. Отвезли меня в село Леозное, в сельской хате госпиталь был. Сделали операцию, достали из ноги 20 осколков… Выздоровел я — уже не штрафник! Отправили меня в запасной полк, который двигался за фронтом».

В.Л. Кондратьев в повести «Встречи на Сретенке» описывает наступление штрафников на одну из деревень. «Поле было в серой предрассветной дымке… Немецкие ракеты все реже и реже взлетали в небо, уже бессильные пробить своим светом предутренний туман. Батальон полз, полз быстро, умело хоронясь за трупами, и Володьке думалось, что метров на двести, если не больше, они продвинулись. Деревня все яснее и яснее вырисовывалась острыми крышами изб… Скоро, скоро надо будет подниматься в атаку… Рядом полз Генка, с другой стороны Вадим, подполковник приотстал — возраст.

— Ну, значит, в последний, решительный? — прошептал Генка, криво усмехнувшись.

И сразу же после его слов с левого фланга немецких позиций застрочил трассирующий пулемет. Красные нити заметались над людьми — надо подниматься. Без всякой команды, как один, поднялись с земли и побежали… Поначалу бежали молча, потом кто-то выматерился, а за ним и другие…

Немцы усилили огонь. Вся немецкая передовая расцветилась огоньками выстрелов, но рев матерных вскриков, густо нависший над полем и перекрывающий, пересиливающий пулеметный бред, дал понять немцам, какое подразделение прет на них, и огонь начал угасать, а мины, перелетая, рвались уже позади батальона. Володька видел, как немцы стали покидать свои позиции — орущие, с разодранными ртами и налитыми кровью глазами штрафники приближались к их окопам.

Володька бежал, запыхавшийся от быстрого, безостановочного бега, но внутренне почему-то очень спокойный, почти уверенный, что его сегодня не убьют… Соскочив в немецкий окоп, он наткнулся на здоровенного фрица, бросившегося к нему с винтовкой, нацеленной штыком в живот. Вот когда впервые за всю войну пригодилось Володьке фехтование на штыках, которым с увлечением занимался в дальневосточном полку, он отбил вниз винтовку немца, и ее штык только чуть скользнул по ноге. Ударом приклада по виску свалил его, а потом выстрелил в упор. Из всего этого оставалось в памяти лишь одно — аккуратная заплата на брюках немца, которую увидел, когда распахнулась шинель. Выскочив из окопа, он побежал дальше, догонять других, уже забрасывающих гранатами избы деревни…

Немцы выбегали полураздетые, отстреливались, но штрафников уже не остановить — минут через двадцать деревня, за которую положили столько жизней, была взята!

Несколько десятков человек в запале боя бросились преследовать немцев уже за деревней, но их остановили. Подоспевший к тому времени станковый пулемет расстреливал бегущих в спину, пока не добежали они до небольшого леска и не скрылись в нем… Все было кончено. Была победа!»