Иоганн Архенгольц фон - История морских разбойников

Все эти воспоминания делали присутствие Деваля нестерпимым для Гуссейна-Паши, неудовольствия которого, беспрестанно усиливаемые обращением министерства, ждали только случая, чтобы вспыхнуть. При свидании 30 мая 1827 года Деваль почел необходимым с дерзким и даже угрожающим видом принять под свое покровительство римское судно, которое пираты только что привели в гавань. «Как! — воскликнул Гуссейн с нетерпением, — ты вздумал надоедать мне делами, не касающимися Франции, когда твое правительство даже не отвечает на письма, которые я пишу к нему по моим собственным делам?» Незнание настоящего значения терминов турецкого языка, как предполагают некоторые снисходительные рассказчики, или скорее забвение обыкновеннейших правил приличия, только Деваль осмелился ответить алжирскому бею в присутствии министров и всего дивана: «Мой государь не унизится до того, чтобы отвечать подобному тебе человеку».

При этих словах присутствующие зароптали. Гуссейн-Паша, не в силах будучи одолеть гнева своего, ударил консула в лицо веером из павлиньих перьев, который держал в руках, и приказал изгнать его из своего присутствия. Деваль, поняв слишком поздно всю важность своей ошибки и ответственность, которая возляжет на нем, если гнев бея распространится на всех французов, поселенных в его владениях, делал разные попытки к миролюбной сделке, но Гуссейн оставался непреклонным и велел ему никогда, под опасением казни, не являться к нему на глаза. Едва узнали в Алжире об этом происшествии, французы сочли себя погибшими. Тогда-то, посредством меры, делающей честь его характеру и в то же время отнимающей всякую политическую тень у его мести, бей отправил главных офицеров своих ко всем французам, жившим в Алжире, для объявления им, что если он был принужден наказать одного француза за личное оскорбление, то не унизится, однако же до того, чтобы поразить невинных, и что они по-прежнему могут жить и торговать без всякого опасения.

Правительство реставрации хотело отомстить за Деваля блокадой, стоившей до 1830 года по семи миллионов франков в год. Министерство предлагало даже, чтобы, вместо всякого возмездия, какой-нибудь янычарский офицер прибыл как бы случайно на английский корвет, чтобы дать некоторые объяснения, которыми обязывались удовольствоваться и предлагали за это в подарок вполне снаряженный военный бриг.

Гуссейн-Паша не соглашался ни на какую сделку, требуя прежде всею удаления Деваля, и неизвестно, чем кончилось бы это дело, если бы последующее министерство не приняло других мер.. Последствием всего этого было наконец завоевание Алжира и окончательное уничтожение морских разбоев на Средиземном море.

Явления морского разбоя отделяются от всеобщей истории, как эпизоды от длинной эпопеи, и сохраняют свой отдельный драматический интерес.

Первое появление аравитян в Европе, вследствие завоевания ими Испании в 710 г., составляет один из важнейших фактов истории средних веков. Мы рассказали во 2-й части, как изгнание их, в конце XV столетия, послужило зародышем морского разбоя, которому турки дали в скором времени такое обширное развитие и трехсот тридцатилетнее существование.

Вторжение аравитян одним столетием предшествовало вторжению скандинавов. Первые начали завоеваниями и цивилизацией и кончили морскими разбоями; последние начали морскими разбоями и достигли цивилизации. Победоносные скандинавы сделались французскими гражданами, покинув меч для сохи. «Побежденные аравитяне сделаются тем же, если, — как говорит французский писатель Христиан, — мы сумеем показать им разумную силу в соединении с правосудием, когда вице-королевство и покровительствующие завоеванию учреждения, заменят в Африке вандализм, во многом доселе сохраняющий свою силу».

Возвратимся теперь к векам, покрытым мраком, и посмотрим, что делается на далеком Севере.

С V столетия весь Запад был опустошен или погружен в величайшее варварство. Народы, покоренные некогда древними римлянами, жили до V века, по крайней мере, в счастливой покорности. Единственный пример во всех веках — римляне- победители, соорудившие для них огромные дороги, которым с тех пор ни одна нация не дерзала даже подражать. Существовал только один народ: на латинском языке говорили от Кадикса до Евфрата; Рим сообщался с Триером и Александрией легче, чем нынче многие владения сообщаются со своими соседями. Варвары принесли с собою опустошение, бедность, невежество. В числе этих голодных и диких народов, устремлявшихся на разграбление империи, находились и франки; они существовали разбоями, хотя страна, в которой поселились, была так же плодородна, как и прекрасна. Каждый народец этих гордых завоевателей захватил себе свою долю добычи, но все эти владения были почти ничто до конца VIII века. Французское королевство простиралось тогда от Пиренеев и Альпов до Рейна, Майна и Саары. Бавария зависела от него, и король французский отдавал это герцогство в лен, когда имел на то довольно силы. Королевство французское, почти беспрестанно разделяемое со времени Кловиса и раздираемое внутренними войнами, было не что иное, как варварская провинция древней Римской империи; императоры константинопольские смотрели на него как на возмутившееся владение, но по бессилию усмирить его вели с ним переговоры.

Григорий Турский (538—594) — Геродот этой эпохи. В сочинении этого наивного писателя, единственном памятнике о тех покрытых мраком веках, варварство живет и дышит, как жило и дышало оно тогда в действительности, в книге его вы созерцаете это время во всей его страшной истине. История Григория Турского похожа на старинные стекла Реймсского собора, из которых каждое представляет изображение варварского стиля. В этой гигантской эпопее, не имеющей себе равной, надобно прислушиваться к громовым голосам Севера и к бурному волнению вторжения; здесь молнией сверкают широкие мечи завоевателей. Страница за страницей, жалость ослабевает и ужас усиливается; история отступает, варварство само не дерзает более повествовать о своих подвигах и вскоре перо выпадает из руки Фредегара от бессилия писать далее!

В эту эпоху бедствий судьба, которую можно назвать чудесною, спасает в монастырях обломки погибшей римской образованности. Насупротив этих печальных зрелищ, склоняющих долу чело народов VII и VIII столетий представляют другое зрелище — зрелище великих миссионеров, приносящих германским племенам вместе с христианством первые начатки новой гражданственности. Таков ирландец Колумбау, борющийся против Фредегонды среди князей меровингского дома; таков Св. Галль, очищающий леса Швейцарии. Чудесное преобладает во всех этих рассказах, но рядом с чудесным находится глубокий исторический смысл в предназначении этих поборников веры, которые отправляются оспаривать уединения у их диких обитателей и приобретают владычество над землею, чтобы вполне возвратить ее человеку. Вот еще Св. Бонифаций, апостол германских народов, который, проведя 40 лет в поучении народов на Везере, сделавшись около конца своей жизни уважаемым епископом, возвращается в леса к своим новообращенным, унося с собою только Евангелие и власяницу.