И. Кунц - «Моссад» - первые полвека

Энергичный и компетентный военный оказался сильным руководителем важнейшего подразделения разведки и непосредственным участником тайной дипломатической работы, которая привела в конечном итоге к сепаратному миру Египта и Израиля.

С самого начала своей работы на посту директора Хака Хофи постарался укрепить отношения с американской разведкой, осложнившиеся в предшествующий период. Объективные предпосылки имелись — американцы серьезно были настроены на развитие сотрудничеств, хотя, естественно, как практически все в американской политике, было это с их стороны совсем не бескорыстно. Израиль снабжал США превосходной информацией о советской военной технике, захваченной в войнах с арабами. Американцы изучали образцы этой техники, создавали и направляли образцы новых вооружений для испытания в Израиль. В числе таких новинок были противотанковые снаряды, устройства радиоэлектронной борьбы и современные аэронавигационные приборы. Таким образом, американское оружие проходило проверку в боевых условиях реально воюющей армии.

В первые же недели после прекращения боевых действий, в обстановке серьезного духовного потрясения страны, были проведены структурные изменения в израильском разведсообществе. Центр планирования и исследований Министерства иностранных дел, существовавший с 1951 года только на бумаге, стал реальной службой. Его задача заключалась не в сборе разведывательной информации, а в проведении дальнейшего анализа уже имеющихся данных. Центр расположился в отдельном корпусе служебного комплекса МИД в Иерусалиме. Небольшой аналитический отдел «Моссада» был значительно расширен фактически это означало, что создается служба, альтернативная аналитическому аппарату «Амана»; это было не дублированием, а необходимым расширением оценочной базы и гарантом против какой-нибудь очередной «концепции». Аналитики «Моссада» теперь стали принимать участие в подготовке для премьер-министра ежегодной «национальной разведывательной оценки». Произошли и неизбежные перемены в политическом руководстве. В апреле 1974 года Голда Меир и Моше Даян ушли в отставку. Новым лидером Израиля стал Ицхак Рабин, из той же лейбористской партии. Он начал действовать в условиях, когда в стране возобладали новые настроения — по крайней мере очень и очень многие в Израиле начали понимать, что путь прямой военной конфронтации не приведет ни к чему хорошему. Надо было искать пути смягчения напряженности. И этот процесс начался. Реальные предпосылки имелись не только в Израиле. С политической и экономической точек зрения военная конфронтация невыгодна странам-соседям. Другое дело, что в каждом из государств существовали и существуют группы (на Западе это прежде всего военно-промышленный комплекс, а в арабском мире религиозно-националистические), эгоистические интересы которых требуют напряженности; для целого ряда партий и группировок состояние войны или предвоенной истерии — основной путь к власти, но это не единственные партии, не единственные группировки. Не случайно ещё перед войной 1973 года даже ряд стран из ближнего окружения Израиля де-факто устранились от конфликта. Например, Иордания, активный участник ЛАС, политическое руководство которой не скупилось на открытые призывы к возвращению Западного берега, в войне 1973 года не участвовала, а послевоенные годы все отчетливее шла на смягчение напряженности. [50]И главный противник Израиля, Египет, после войны 1973 года стал очень серьезно менять ориентиры политики. Важным для Садата было существенное преобразование внутри страны — устранение от власти, фактический демонтаж Арабского Социалистического союза, «партии Насера», которая по сути была большой коррумпированной группировкой, делающей ставку на военную напряженность; о своеобразном духовно-методологическом родстве АСС с НДСАП и ВКП (б) говорили достаточно. В числе прочих действий он прекратил репрессии против исламских фундаменталистов и выпустил из тюрем тех, кого не успели замучить до смерти при Насере; доброе дело, как известно, не проходит безнаказанным и Садат вскоре узнал цену этому парадоксу. Но это — несколько позже.

«Моссад» обеспечивал и тайные контакты, и официальные встречи руководства страны с королем Иордании Хусейном — вне всякого сомнения, в тот период это было самым важным и секретным аспектом внешней политики. Отношения Рабина и Хусейна развивались столь успешно, что иорданский монарх, который после разгрома палестинских отрядов в 1970 году чувствовал себя достаточно уверенно, даже посетил Рабина в марте 1977 года Тель-Авиве. По линии разведок пошел секретный обмен информацией между «Моссадом» и иорданским «Мухабаратом». Израильтяне, в частности, информировали Хусейна о многочисленных заговорах палестинцев против него, а «Мухабарат» существенно пополнял сведения «Моссада» об арабском радикализме и его конкретных проявлениях, военно-террористических акциях. Руководители двух служб встречались довольно часто — на обоих берегах реки Иордан и на нейтральной почве в Европе. Но на подписание открытого мирного договора Иордания не пошла — осторожный Хусейн отчетливо понимал, что маленькой Иордании «братья по вере», определенное крыло руководства арабских стран, этого не простят и наказание последует. Возможно, он прав; если уж харизматического лидера Египта, лидера самой мощной страны, в которой и в прошлом, и к счастью до сих пор не так силен радикализм и вполне компетентна контрразведка, «наказали», то что произошло бы в небольшой, по-настоящему не остающейся для части арабских «верхов» легитимной, религиозно и этнически очень пестрой стране?

Но главной проблемой послевоенного израильского руководства были попытки вывести ближневосточные переговоры из тупика, достичь чего-то более постоянного, чем разведение войск. «Моссад», у которого были прочные тайные связи с марокканской службой безопасности, организовал тайный визит премьер-министра в Марокко. Рабин вылетел в Рабат через Париж, надев для маскировки парик. На встрече он, в частности, попросил короля Хасана II убедить Анвара Садата сесть за стол переговоров. Немедленного результата в дипломатическом плане эта инициатива не принесла, хотя Садат её несомненно запомнил. Косвенным результатом, в плане разведки, стало то, что тайное сотрудничество Марокко и Израиля укрепилось. «Моссад», как и ЦРУ, получил полную свободу действий в Марокко — например, внедрять технику подслушивания и вести широкомасштабную радиоразведку в Северной Африке.

Внешнеполитические инициативы «последнего из лейбористов» Ицхака Рабина не все были успешными, но он указал новый курс и теперь в этом направлении сосредотачивались усилия не только политиков, но и разведчиков. Одним из первых в высшем руководстве, Ицхак Хофи четко определился, что простое продолжение традиционной линии «Моссада» на поиск «периферийных» друзей уже недостаточно, что Израилю нужно двигаться дальше и искать урегулирования с самими арабами. Вслед за Иорданией и Марокко настала очередь Ливана. Главным мотивом по-прежнему было укрепление отношений с христианской маронитской общиной Ливана, но приобретение связей в Бейруте открывало возможности непосредственного выхода на лидеров исламского мира, в том числе позволило провести первоначальные контакты с Египтом. Обычно говорят, что инициатором «кэмп-дэвидского» процесса были Садат и Киссинджер; но реально инициатива, постоянные «сигналы» и побуждения шли от Израиля. Существенное изменение во внутриполитической ситуации (в мае 1977 года израильский электорат, как следовало ожидать ещё раньше, сразу же по окончанию войны, отвернулся от лейбористской партии. На выборах победил блок правых партий «Ликуд», и новым премьером стал Менахем Бегин) не остановило этих инициатив и действий. Кстати, американцы долго не могли забыть, что в свое время Менахем Бегин, ставший лидером Иргун после гибели во время боевой операции в Ираке Давида Разаэля, получал деньги от Евгения Подвигина, второго секретаря советской миссии в Бейруте. В глазах госдепа США это было, конечно, явное свидетельство «пробольшевизма». На самом деле Менахем Бегин, бывший офицер Войска Польского, в 1939 году оказавшийся в бериевских лагерях, отнюдь не испытывал» теплых чувств к сталинскому режиму и вообще к коммунистам, что вполне доказал своей долгой военно-политической карьерой. Получать деньги и оружие у СССР и служить СССР, отстаивать советские интересы — это далеко не одно и то же. Должников у империи было куда больше, чем друзей. Бегин определенно не был левым.