Е Мельникова - Меч и лира. Англосаксонское общество в истории и эпосе

но невредимого, приливом вынесло,

(Беовульф, 581—583)

Дословно в тексте сказано «on Firma land» — «на землю финнов». Вопрос в том, какая историческая реальность скрывается за этим топонимом. Скорее всего никакой. Упоминается земля финнов лишь как самая дальняя, предельная часть ойкумены, упоминается для того, чтобы придать большую масштабность победе Беовульфа над Брекой: герой доплыл до края света, куда никто из известных воинов добраться не может и только слухи о существовании которого дошли до Англии.

Еще более интересный случай представляет один из самых часто встречающихся в поэме этнонимов: название племени, к которому принадлежит сам Беовульф,— геаты, которое соответствует, как полагают большинство современных исследователей, названию скандинавского племени гауты (gautar)43. Когда-то могучее и большое, о чем рассказывают многие античные и раннесредневековые историки до VII в., племя геатов-гаутов в более поздней хронографии не упоминается, а в памятниках художественной словесности как англосаксов, так и скандинавов теряет все конкретно-

исторические приметы. Обычно подробные описания места обитания народа, перечисления конунгов и прославленных воинов пропадают, сохраняются лишь краткие упоминания: «он был гаутом», «он был родом из Гаутланда»,— относящиеся в скандинавских «сагах о древних временах» к наиболее знаменитым героям (например, Бодвару Бьярки). Создается впечатление, что Гаутланд — страна героев, а не реальная территория, населенная определенным народом. Все представители племени отважны, могучи, являются своего рода эталоном героичности. Поступив в дружины соседей-конунгов (а все свои подвиги герои-гауты совершают в чужих землях), они приносят им славу и победу. Теряя черты конкретно-исторической реальности, геаты-гауты преобразуются из действительно бывшего народа в эпическое племя, существующее как модель идеального героического племени лишь в эпическом мире. Сам этноним становится символом определенных качеств героя, указывающим на его исконную принадлежность к героическому миру44.

Вероятно, именно в связи с условностью, «эпичностью» этнонимов «геаты» и «даны» создалась парадоксальная ситуация, так и не получившая объяснения: в эпоху ожесточенной борьбы англосаксов со скандинавской экспансией формируется эпическая поэма, прославляющая героя-скандинава и его подвиги, совершенные ради блага тех самых данов, которые разоряют Англию45. Но лишь для современного читателя, знакомого с историей, археологией, культурой Скандинавских стран, геаты и даны «Беовульфа»—реальные народы, населявшие конкретные территории и известные некоторым средневековым авторам. Для скопа же и его слушателей такого прямого соответствия не было и, видимо, не могло быть. Эпический сюжет, пришедший к англосаксам, вероятно, еще до их переселения на Британские острова, в ходе своего развития преображал конкретные реалии, переносил их из действительного в эпический мир, где они утрачивали значительную часть своего конкретно-исторического содержания, зато обретали нетленный поэтический смысл. Поэтому геаты и даны, как и другие «исторически достоверные» этнонимы и топонимы поэмы,—-. одновременно и те самые геаты и даны, которые жили на юге Швеции и на Ютландском полуострове, и в то же время типизированные «эпические» народы, поэтический образ идеального племени.

Таких условно-исторических реалий, преобразующих время действия поэмы в условно-историческое

время, можно привести немало. Но важно не их количество, а их значение. Благодаря широкому включению их в повествование время действия поэмы воспринималось рассказчиком и слушателями как действительно бывшее, существовавшее в реальности, а не как фантастическое: сказочное или мифологическое. «Историзация времени» отражала общую установку на достоверность, «невымышленность» рассказываемого.

Отнесение действия к «героической эпохе» включало эпический мир поэмы в более широкий, но имеющий те же особенности мир всего древнегерманского эпоса, создавало единство эпического времени и обусловливало его замкнутость. Все основные сюжеты наиболее раннего германского героического эпоса (известные, однако, по более поздним англосаксонским, скандинавским, верхненемецким редакциям) отнесены к одному времени и не выходят за его пределы. Эпическое время ограничено хронологическими рамками «героической эпохи», и все события, сжимаясь или растягиваясь, умещаются в нем. Замкнутость и компактность времени позволяла выработать незначительные по количеству, но чрезвычайно емкие и запоминающиеся обозначения, приметы «героического времени». Не случайно из поколения в поколение передаются, не претерпевая изменений, имена прославленных героев и названия мест, где они совершали свои подвиги, в то время как их индивидуальные характеристики и даже последовательность событий, связанных с ними, трансформируются, переосмысливаются иногда почти до неузнаваемости46. Имена собственные, в первую очередь имена героев, являются символами героической эпохи, героического времени. Образованные сложными существительными, подобными поэтическим синонимам, они также служили средством героизации: так, имена Wid-sid"— «много-странствовавший», Hrod-gar— «славное копье», Beowulf— «пчелиный волк», т. е. «медведь»47, значащи и, более того, содержат оценку, восхваляющую и прославляющую носителя имени.

Время поэмы не замыкается в самом сюжете. Многочисленные отступления о предках Хродгара, о судьбе Эрманариха, о шведско-геатской распре и т. д. расширяют хронологические рамки повествования, выводят слушателя за пределы самого сюжета. Создается некая, достаточно ограниченная, правда, временная перспектива, на фоне которой особенно ярко и величественно выступают подвиги Беовульфа и которая охватывает как прошлое, так и будущее. Насколько можно судить, она основывается на широком распространении

эпических сюжетов в среде слушателей. Рассказчик может позволить себе краткие намеки на дела давно минувшие и на грядущие (для Беовульфа или данов) события лишь потому, что все слушатели знают и помнят другие сказания, подробно повествующие о них, и потому эти аллюзии были поняты и соотносимы с развертывающимся действием.

Упоминания и рассказы о прошлых и будущих событиях буквально переполняют поэму. Они вводятся и в авторской речи (например, все четыре отступления о походе Хигелака), и в речах персонажей (так, Хродгар упоминает о бывшей когда-то размолвке Эггте-ова, отца Беовульфа, с геатами; Беовульф подробно рассказывает Хигелаку о грядущей судьбе дочери Хродгара, выданной замуж за Ингельда, и т. д.). Они вызывают постоянные остановки в развитии сюжета, прерывистость основного временного плана — настоя-щего48.