Хью Кеннеди - Великие арабские завоевания

На первый взгляд эта история едва ли заслуживает серьезного внимания, и тем более пересказа. Завоевание мусульманами Александрии было событием фундаментального значения, которое отмечает конец власти Византии над Египтом и окончание 900-летнего владычества в городе греческого языка. Историк посвящает ему две или три страницы. Он ничего не сообщает о характере осады, если город был осажден, о расположении армий и о других интересных для нас военных подробностях. Этот мелкий анекдот занимает почти все место, отведенное составителем великому событию. Более того, не существует реальных доказательств его правдивости, в том смысле, что такой эпизод действительно имел место, но даже если этот рассказ правдив, он не слишком интересен: персонажи его безымянны, а смерть одного человека не оказала существенного влияния на общий ход событий. Однако при ближайшем рассмотрении анекдот говорит о многом. Для начала, рассказ вводит нас в исторический контекст. Возможно, это не истинное сообщение о том, что произошло в 641 году, но он, очевидно, подлинное создание конца VII века. Омейядский правитель желает больше узнать об обстоятельствах того, как провинция, которой он правит, стала частью мусульманского мира. Подобно историкам и компиляторам своего поколения, он заинтересован в сборе и записи воспоминаний, пока они не пропали навсегда. Сам рассказ подчеркивает несколько знакомых тем. Византийцы богаты и самодовольны, непривычны к трудностям войны. Далее, текст показывает резкое различие в положении и состоянии между сыном патриция и рассказчиком. Араб, в противоположность горожанам; ведет уединенную и суровую жизнь в своем шатре. В отличие от византийца из высшего класса, он превосходный наездник и закаленный воин, умело владеющий копьем. После смерти патриция он демонстрирует свою религиозность, цитируя Коран, и свое пренебрежение к материальным благам — тем, что не задерживается, чтобы обобрать труп жертвы. Заключительный вопрос правителя о внешности араба позволяет рассказчику описать малорослого, жилистого, неприглядного человека. В своем роде это на удивление нелестный портрет, но в нем тоже есть смысл: воин описан как типичный йеменец. Большинство арабов, завоевавших Египет, были родом из Йемена или Южной Аравии. Наместник между тем происходит из племени курайш — из племени самого Пророка, то есть он гораздо более благородного происхождения. Однако автор, который, как нам сообщают, сохранил этот рассказ, сам был йеменцем из древнего племени хавлан. Эти люди не были бедуинами в традиционном понимании, а жили оседло в селениях в гористой центральной части Йемена. Их потомки, сохранившие имя Хавлани, до сих пор населяют ту же местность. Хавлани играли большую роль в завоевании Египта и в последующие два века выдвинулись среди старых почтенных родов Фустата (старого Каира). Автор явно вводит этот эпизод, чтобы подчеркнуть важную роль своих соплеменников и вообще йеменцев в завоевании страны, в которой они теперь живут.

Рассказ также подчеркивает, что мусульмане сознавали свое отличие и считали себя более добродетельными, нежели христиане, окружавшие их и в этот период, несомненно более многочисленные. Он имеет и политический подтекст, напоминая о роли йеменцев в завоевании и о том, что правительству следует относиться к ним с почтением за заслуги того времени. Последний редактор, Ибн Абд аль-Хакам, в чьем труде мы находим этот рассказ, писал в середине IX века, когда те старые йеменские семейства уже утрачивали свое влияние и особое положение, поскольку военная сила в Египте перешла к турецкому войску, собранному халифами Аббасидами в Багдаде. Однако, повествуя о героизме прежних поколений, он напоминает о правах и положении своего класса в свое время. Рассказ явно подвергался переработке при передаче, но он сохраняет социальную память о твердости, благочестии и йеменском происхождении завоевателей. Эти воспоминания сохранились, потому что имели ценность для тех, кто их поддерживал, но они также отражают если не подробности, то реальную общую картину самого завоевания.

Арабская историография также сильно разнится в подходах и в качестве. В общем, сообщения о первых фазах завоевания, с 630-х по 650-е, насыщены мифическими элементами и общими местами, вымышленными речами, диалогами и списками имен участников. Соответственно, в них недостает подробностей относительно топографии и местности, снаряжения и тактики. Некоторые сообщения о завоевании Египта и Северной Африки дает местная историографическая традиция, но в обоих случаях эти традиции досадно слабы. Завоевания начала VIII века описываются с большими различиями. Отчеты об экспедиции в Трансоксанию, собранные и обработанные Абу л-Хасаном аль-Мадаини и приведенные в «Истории» ат-Табари, намного превосходят живостью и подробностью описания главных кампаний того времени. Они полны живых эпизодов и действий, зноя и пыли и описывают поражения арабских войск с той же полнотой, как и успехи. Ни одно из других описаний не приближается настолько к реальности пограничных войн. Отчет о завоевании Испании в те же десятилетия представляет им разительный контраст. Повествование скудно, переполнено фольклорными и мифическими элементами и датами, принятыми спустя два века после событий: испанские историки тщетно пытались разобраться в этой мешанине.

Параллельно с новой арабской доминантой существовали другие, более древние культурные традиции, создававшие собственную литературу. Конечно, некоторые из ее представителей продолжали писать на греческом — языке высшей культуры. Наиболее известен из них Иоанн Дамаскин — главный представитель греческой ортодоксальной теологии VIII века. Он происходил из семьи арабских чиновников, служивших в аппарате управления Омейядов в Дамаске так же, как их предки служили византийцам. Однако святой Иоанн, как его назвали впоследствии, принадлежал к последнему поколению, которое вело дела на греческом, и к тому же он не был историком. У нас отсутствуют местные греческие исторические труды по арабскому завоеванию. Разумеется, люди за пределами Византийской территории, где греческий оставался государственным языком, продолжали писать историю на греческом. Любопытно, однако, что главный греческий отчет того периода, написанный монахом Феофаном в Константинополе, по-видимому, основан на арабских и сирийских источниках, переведенных на греческий. Независимых византийских преданий, по которым можно было бы проверить арабские сообщения, не существует.

Для историка этого периода сирийская традиция оказывается важнее греческой. Сирийцы писали на диалекте арамейского — языка семитской группы, не слишком отличающегося от иврита и арабского, но использовавшего свою, отличную от них письменность. На протяжении веков арамейский был языком разговорного общения на всем Плодородном Полумесяце, и его понимали как подданные византийских императоров в Сирии, так и подданные персидского шахиншаха в Ираке. Христос и его ученики в обыденной жизни говорили на нем же. Его еще используют в некоторых местах, особенно в маленьком сирийском городке Малула — христианском по преимуществу селении, остававшемся до недавнего времени изолированным в скалистом горном ущелье к северу от Дамаска. С приходом в Сирию христианства Библию перевели на сирийский, и во многих сельских областях, удаленных от грекоязычных городов побережья, церковные службы и все религиозные записи велись на сирийском — на языке, понятном местному населению.