Сергей Волков - Статьи

Славословия в адрес старой России и ее армии сами по себе ничего не стоят и ни в малейшей степени не свидетельствуют о «несоветскости» человека, если не сопровождаются проклятиями в адрес ее убийц, т. е. если не сочетаются с однозначным отрицанием Красной, Советской армии. А вот это-то едва ли и г-н Некрасов осмелится приписать своим «советским по форме, но русским по духу» подзащитным. Увы, не по «форме» они советские, а по самой своей сущности — и по мировоззрению, и по делам своим. Перейдя, наконец, к главному, мы упремся в коренной мировоззренческий вопрос — какую государственность они защищали, какому делу служили, на что были направлены их таланты? Проще говоря, Совдепия — это та же, лишь слегка «подпорченная» Россия — или Анти-Россия? Коммунисты — продолжатели русской государственности — или ее враги и разрушители? Их режим надо было поддерживать — или стараться свергнуть? Опять же: если да, то все логично: такова точка зрения, которую мы называем национал-большевизмом, но если нет — зачем путать Божий дар с яичницей? Потому что русские адмиралы — А. Колчак, А. Саблин, М. Беренс, Н. Машуков, Ю. Старк и другие — сражались против Совдепии, а эти — за нее.

Не надо путать совершенно разные вещи: действительную «несоветскость» отдельных офицеров — и нормативную для советской армии с военных времен установку: мы-де «внуки Суворова, дети Чапаева». Эмигрантские иллюзии относительно «русского сердца под советским мундиром» мне очень хорошо понятны: у самого в детстве были точно такие же, пока не столкнулся нос к носу с действительностью. Среди моих родственников и знакомых было немало офицеров, да во время службы в армии мне доводилось общаться с несколькими сотнями их. Свидетельствую, что за очень немногими исключениями всем им весьма импонировало включать в свою «профессиональную родословную» русскую армию. Однако абсолютное большинство прежде и больше всего почитало советскую и действительно соответствовало стандартной формулировке характеристик: «делу Коммунистической партии и Советского правительства предан». Суворов, война 1812 года и т. д. — это было далекое прошлое, из которого можно черпать примеры для поднятия воинского духа в дополнение к основной теме «героической борьбы Красной Армии против интервентов и белогвардейцев». Так что уважение «к нашим великим предкам» вовсе не мешало им быть убежденными защитниками советского режима, готовыми выполнить любой приказ родной партии и с полной ответственностью готовиться к третьей мировой войне за торжество дела коммунизма во всем мире (а в том, что так и будет, в 60–70–х годах никто не сомневался).

Все это, кстати, не мешало многим из них быть хорошими людьми, приятными во всех отношениях, иногда достаточно культурными, прекрасными профессионалами и т. д. Однако же они были целиком и полностью советскими, а не русскими офицерами. Тезиса о том, что Россия — это хорошо, а Совдепия — плохо, они никогда бы не поняли и не приняли. Принадлежность к «великому и могучему» Советскому Союзу безусловно представляла для них высшую ценность. То, что когда-то была Россия — тоже неплохо, там тоже было немало красивого, но СССР — еще лучше. Такая приблизительно психология. Да что там Кузнецов с Горшковым — люди целиком советской формации, когда среди советских адмиралов были люди и настоящей старой высокой русской культуры — такие, например, как И. Исаков и А. Берг. Но и они не были русскими адмиралами. Вспомним также, что среди советского генералитета было немало лиц, ранее бывших русскими офицерами (уж эти-то возвращение погон встретили с искренним восторгом), только и они — лишь советскиегенералы, а никакие не русские. Наконец, и некоторые когда-то самые настоящие русские генералыдожили в Совдепии до момента, когда смогли вновь надеть погоны с зигзагами и именоваться прежними чинами, но ни гр. Игнатьев, ни Бонч-Бруевич, перестав быть русскими генералами в 1917 г., не стали ими вновь в 40–х.

Ставить советский генералитет (сколь бы симпатичными людьми его представители лично ни были и какими бы достоинствами ни обладали) на одну доску с военными деятелями исторической России и помещать в различных словарях вместе с ними как «российских полководцев» — неуместно и кощунственно. Среди дореволюционных адмиралов и генералов встречались и бездарные, среди советских были и талантливые. Но даже самый скверный царский генерал бесконечно выше самого лучшего советского, собственно, они вообще для нас несопоставимы, поскольку одни сражались за Россию, а другие — против нее. И с этой точки зрения — чем способней советский генерал — тем хуже должно быть наше к нему отношение, ибо он принес больше пользы Совдепии и, соответственно, больше вреда делу восстановления исторической России.

Выискивать у советских полководцев какую-то «оппозиционность», пытаясь читать их произведения «между строк» — занятие не только пустое, но и обидное по отношению к тем немногим офицерам, которые действительно были настроены антисоветски и для которых безусловным идеалом была историческая Россия. Такие были и раньше, но при попытках «пойти дальше» официальной линии в деле уподобления русскому офицерству, из армии изгонялись и уж во всяком случае не могли рассчитывать на вхождение в генералитет. Ибо ни одна сфера не находилась под таким пристальным контролем компартии, как именно армия.

В непонимании этого, в общем, естественного обстоятельства (а по другому и быть не могло), кстати, коренятся все бесконечные иллюзии, которым предавалась эмиграция с 20–х годов (когда вполне серьезно полагали, что Красная Армия чуть ли не со дня на день возьмет штурмом Кремль и свергнет большевиков). При всей очевидности с высоты сегодняшнего знания глупости и крайней наивности подобных ожиданий, следует сказать, что до конца 20–х годов они еще имели хоть какие-то основания, поскольку в армии еще оставалось много старых офицеров. Независимо от объективных результатов своего поведения, многие из них сознательно или подсознательно надеялись. что, находясь в рядах большевицкой армии, они смогут когда-нибудь «переделать» ее и поставить на службу российским интересам. В этом их помыслы соответствовали той «двойной задаче», которую ставил Красной Армии Деникин перед началом 2 мировой войны (разгромить немцев, а потом свергнуть советский режим). Собственно, Деникин и развил свою теорию, исходя из мысли о наличии подобных людей и настроений в Красной Армии.

Дело, однако, в том, что большевики не хуже их представляли себе возможность такого поворота событий и истребили всех потенциальных носителей этой идеологии вскоре же после гражданской войны, так что деникинская идея к моменту, когда была высказана, являлась совершенно беспочвенной. Но уж ожидать чего-либо подобного от офицеров советской формации было полным безумием, что и было сполна продемонстрировано историей. Разумеется, отдельные и даже довольно многочисленные их представители могли выступить против режима, но (как показывает история РОА) — лишь в обстоятельствах, когда они оказались вне армии, вне повседневного надзора. Но ни о каком организованном восстании внутри армии и речи быть не могло.