Стюарт Стивен - Операция Раскол

Тем временем Хауптер направил несколько писем в Чехословакию, адресованных его знакомой Даниэле Канковской. В них он, в частности, назначил ей свидание на следующей неделе. Как и было рассчитано, письма были перлюстрированы. Они дошли до Канковской 14 ноября. К счастью, ее что-то встревожило, и она уничтожила письма. Вновь над операцией «Раскол» нависла опасность: русские рассчитывали найти письма у Канковской и не перехватили их; операция вновь могла сорваться. Но они были умнее.

Уже 9 ноября чехи перехватили следующую передачу радиостанции «Свободная Европа»: «Честон говорит, что обнаруживаются плохие вещи». В момент, когда письма были в руках русских и чешских офицеров службы безопасности, это послание получило определенный смысл. Дело в том, что в письмах, своеобразно адресованных «Великому сокрушителю», Сланскому напоминалось о судьбе Гомулки в Польше, предлагалась его безопасная переброска через границу и гарантировалась работа на Западе (правда, далекая от политики); сообщалось, что находящиеся в Чехословакии люди окажут помощь, а также о том, что через радиостанцию «Свободная Европа» будут переданы зашифрованные послания от «Честона». Первое послание было уже передано 9 ноября, следующие намечалось передать 17 ноября, 24 ноября и 1 декабря. Мюнхен к этому времени был переполнен слухами, которые добросовестно докладывались в Москву. Чтобы придать этим слухам большую силу, на американском аэродроме был разыгран любопытный спектакль: каждую ночь туда доставлялись известные чешские эмигранты, ожидавшие прибытия «важного лица». Ночь за ночью они стояли вместе с группой высших американских офицеров в конце взлетной полосы, причем им не говорили, кто именно это «важное лицо». Но они, конечно, догадывались: Рудольф Сланский. Хотя их очень просили не распространяться о бесполезных ночных бдениях, новость быстро распространилась. Об этом позаботился Чарльз Катек – глава службы ЦРУ в Мюнхене и бывший американский военный атташе в Праге. С этого момента в Москве и в Праге не было больше сомнений относительно того, что следует предпринять.

И вот 23 ноября 1951 года президент Готвальд вызвал к себе премьер-министра Запотоцкого, министра национальной безопасности Коприву и советского советника по вопросам безопасности Алексея Бесчастнова. Готвальд мрачно сообщил им новые доказательства, полученные по делу Рудольфа Сланского, и приказал арестовать его в ту же ночь. Запотоцкий побагровел. «Сланский сегодня вечером обедает у меня, – сказал он, явно взволнованный. – Мне надо теперь отменить приглашение».

Бесчастнов воспротивился этому: «Есть доказательства, что он может постараться покинуть страну. Поэтому все должно происходить как обычно, чтобы не вызвать у него подозрений». Впрочем, он оказал услугу Рудольфу Сланскому. «Великому сокрушителю» было разрешено в последний раз отведать великолепных кушаний, соответствовавших его высокому рангу и положению.

Вечер был приятным и даже сердечным. Хозяином был премьер-министр Чехословакии Антонин Запотоцкий. Главными гостями – группа советских экономических советников, возвращающаяся на следующий день в Москву после командировки в Чехословакию. На вилле премьер-министра собралось немного гостей. Все это была избранная публика: премьер-министр с женой; Анатолий Лаврентьев – новый советский посол; Вильям Широкий, министр иностранных дел; Густав Климент, министр тяжелой промышленности; Яромир Коланский, председатель Госплана, и его жена; и, наконец, заместитель премьер-министра Рудольф Сланский и его жена Йозефа.

Все происходило 23 ноября 1951 года, в день рождения Клемента Готвальда. И собравшиеся выпили за его здоровье, а также за здоровье Иосифа Сталина. Сланским, которые, как обычно, приехали поздравить президента, сказали, что он очень болен и никого не принимает. И они передали для него картину, на которой была изображена его родная деревня.

После полуночи Йозефа Сланская, беспокоившаяся за здоровье мужа – у того была больная печень, предложила разойтись по домам. Жена премьер-министра вызвала по телефону машину, и Сланские, тепло распрощавшись, уехали.

Их вилла, когда подъехали к ней, была погружена в полную темноту. Г-жа Сланская споткнулась, и Рудольф сердито велел охранникам выяснить, что случилось со светом. Он открыл входную дверь, вошел в темный холл, и свет мгновенно зажегся. Кто-то схватил г-жу Сланскую за руку, вывернув ее за спину. Рудольфа Сланского крепко держали у дверей кухни двое мужчин. Несколько человек, вооруженных пистолетами-автоматами, стояли вдоль стен, готовые стрелять, если кто-нибудь попытается бежать. Йозефа закричала (это был «нечеловеческий вопль», как писала она впоследствии в своей книге «О моем муже»). Кто-то зажал ей рот, чтобы заставить замолчать. Ее увезли в покинутый домик в лесу близ Праги; там к ней присоединился 16-летний сын Руди. Дочь Мария была отправлена в детский дом. Рудольфа Сланского поместили в Рузинскую тюрьму.

Человек, всего несколько месяцев тому назад бывший вторым лицом в Чехословакии после Готвальда, которому тот сказал на его 50-летии три месяца назад: «…Вся наша партия, весь наш трудовой народ, поздравляет Вас как своего преданного сына и бойца, полного любви к трудящемуся классу, к Советскому Союзу, великому Сталину», – был обвинен в предательстве и шпионаже.

Его посадили на цепь, как собаку, надели смирительную рубашку и били. Допросы продолжались круглые сутки. В течение месяца Сланский признавал только некоторые политические ошибки, за которые он уже подверг себя самого критике на заседании ЦК в сентябре.

Он написал письмо в президиум ЦК партии: «Я знаю, что мой арест безусловно вызван серьезными причинами, – правда, мне неизвестными. Но в том, что касается подозрений относительно меня, что я совершил какие-то преступления против партии, то они, очевидно, вызваны ужасной ошибкой. Никогда в моей жизни я не предавал партию и не наносил ей сознательно вреда. Я никогда не шел на сделки с врагом.

Я хотел бы просить вас об одной милости: не осуждать меня заранее как врага. Я не враг. Я твердо уверен, что вы убедитесь в несостоятельности выдвинутых против меня обвинений».

Но скоро ему стало ясно, что его надежды оказались тщетными.

Он больше не мог сопротивляться. Несколько раз ему причиняли такие страдания, что Сланский был не в состоянии вынести их, терял сознание на несколько часов. Однажды, задумав покончить с собой, он попросился у следователя в туалет. Следователь покинул на мгновение помещение, чтобы вызвать охрану. Сланский подскочил к двери и запер ее. Обезумев, он напрасно искал пистолет следователя, а затем попытался повеситься на оконной раме. Когда взломали дверь, Сланский был без сознания, ему сделали инъекцию и искусственное дыхание. Врач, который спас его тогда, позже был награжден.