Роджер Кроули - Константинополь. Последняя осада. 1453

Понедельник 28 мая Мехмед провел, осуществляя последние приготовления к атаке. Поднявшись с рассветом, он отдал приказ своим пушкарям приготовиться и навести орудия на разрушенные участки стены так, чтобы они смогли целиться в незащищенных людей, оборонявших Город, когда позже, днем, будет отдан соответствующий приказ. Мехмед призвал командиров кавалерийских и пехотных частей гвардии и отдал им распоряжения. Из них сформировали несколько отрядов. Под звуки труб в лагере прозвучало известие: все офицеры должны находиться на своих постах под угрозой смерти, в полной готовности к завтрашней атаке.

Когда же пушки начали стрелять, «то было словно не в нашем мире» (так свидетельствует Барбаро), «и причина заключалась в том, что настал последний день бомбардировки». Несмотря на интенсивность огня, нападения не предпринимались. Единственные действия осаждающих, которые можно было разглядеть, заключались в том, что они непрерывно собирали тысячи длинных лестниц и огромное количество деревянных «плетней» (предназначенных для защиты продвигавшихся вперед людей, когда они будут пытаться влезть на заграждение) и подтаскивали их к стенам. С пастбища привели кавалерийских лошадей. Стоял конец весны, и сияло солнце. В лагере османов люди были заняты приготовлениями: постились и молились, точили клинки, проверяли крепления на щитах и доспехах, отдыхали. Воины задумались, углубились в себя, притихли, укрепляя свой дух перед последним штурмом. Благочестивая тишина и порядок, царившие в армии, тревожили наблюдателей на стенах. Некоторые надеялись, что снижение активности означало подготовку к отступлению. Другие смотрели на вещи более трезво.

Мехмед немало потрудился над укреплением боевого духа своих людей, «настраивая» в течение нескольких дней их реакцию посредством чередования волнений и размышлений: он стремился усилить их готовность идти в бой и отвлечь от сомнений. В поддержании нужных, «правильных» умонастроений ключевую роль играли муллы и дервиши. Тысячи бродячих «святых людей», полных страстных религиозных чаяний, явились в лагерь из отдаленных районов Анатолии. Они повторяли относящиеся к ситуации стихи из Корана и Хадиса, рассказывали истории о мученичестве и о пророчествах. Людям напоминали, что они идут по стопам спутников Пророка, погибших во время первой осады Константинополя арабами. Их имена передавались из уст в уста: Хазрет Хафиз, Эбу Сейбет ул-Энсари, Хамд ул-Енсари и — важнее всего! — Аюб, называемый турками Эйюбом. «Святой человек» напоминал слушателям, понизив голос, какая им выпала честь — исполнить завет самого Пророка:

Пророк сказал своим ученикам: «Слыхали ли вы о городе, с одной стороны которого находится суша, а с двух других — вода?» Они отвечали: «Да, о Вестник Бога». Он сказал: «Последний час [Суда] не настанет до тех пор, пока его не захватят 70 000 сынов Исаака. Когда они достигнут его, они вступят в битву не с оружием или катапультами, но со словами: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Аллах велик». Затем первая приморская стена рухнет; во второй раз падет вторая приморская стена. В третий раз обвалится стена со стороны суши, И, возрадовавшись, они войдут внутрь».

Слова, приписанные Пророку, могли быть апокрифом, однако передавали подлинные настроения. Для армии открывалась перспектива завершить мессианский цикл в истории, выполнить давнюю мечту народов ислама, существовавшую с самого момента его появления, и завоевать вечную славу. Те же, кто погибал в битве, оказывались благословенными мучениками и должны были попасть в рай, где их ожидали «сады, орошаемые бегущими ручьями, где они будут пребывать вовеки, целомудреннейшие супруги и милость Божия».

То была горючая смесь. Однако в лагере находились и те (в том числе шейх Акшемсеттин), кто в высшей степени здраво судил об истинных настроениях некоторых солдат. «Ты хорошо знаешь, — писал он Мехмеду в начале осады, — что большинство воинов во всяком случае было обращено [в истинную веру] насильно. Число тех, кто готов пожертвовать жизнью из любви к Богу, чрезвычайно мало. С другой стороны, если у них промелькнет мысль о возможной добыче, они бросятся вперед, даже если им несомненно будет грозить смерть». В Коране для них также имелись вдохновляющие строки: «Господь обещал вам богатую добычу и вскорости даровал ее вам. Он остановил врагов ваших, и так Он сделал вашу победу знаком для приверженцев истинной веры и ведет вас прямыми путями».

Совершая последний объезд и инспектируя войска, Мехмед взошел на корабль. С большим кавалерийским отрядом он отправился в Диколон дать Хамзе инструкции по проведению морской атаки. Ему надлежало расположить флот вокруг Города, подведя суда на расстояние выстрела, и тем самым вовлечь обороняющихся в продолжительный бой. При возможности часть судов должна была причалить. Морякам следовало попытаться захватить приморские стены, хотя нападающие, учитывая быстроту течений в Мраморном море, считали: здесь шансы на успех невелики. Флот в бухте Золотой Рог получил сходные приказы. На обратном пути Мехмед также остановился близ главных ворот Галаты и приказал главным магистратам поселения явиться к нему. Он строго предупредил их на следующий день не оказывать никакой помощи Городу.

После полудня он вновь сел на лошадь и отправился делать смотр всей армии, [вновь и вновь] проезжая расстояние в четыре мили от моря до моря, вдохновляя людей, обращаясь к офицерам по именам, воодушевляя их на битву. Снова и снова он упоминал о «моркови и палке», обещая скорое получение великих наград — и страшные кары тем, кто откажется повиноваться. Солдатам было велено под страхом смерти исполнять приказания военачальников в точности. Вероятно, с наиболее строгими словами Мехмед обратился к завербованным силой и неохотно повинующимся войскам христиан под командованием Заганос-паши. Довольный этими предварительными мерами, он воротился на отдых к себе в шатер.

В Городе вовсю шло осуществление системы ответных мер. Каким-то образом, вопреки худшим опасениям Константина и докторов, Джустиниани пережил прошлую ночь. Охваченный беспокойством за состояние внешней стены, он потребовал перенести его к укреплениям, дабы он мог продолжать наблюдение за работами. Защитники вновь начали заделывать бреши и немало преуспели в этом, прежде чем их заметили османские пушкари. Когда же это случилось, шквал огня тут же вынудил их прекратить работы. Позже Джустиниани счел, что достаточно хорошо себя чувствует и может продолжить активно распоряжаться на укреплениях центрального участка стены, оборона которого имела решающее значение.

Повсюду приготовления к последнему этапу обороны осложнялись трениями между различными национальными и религиозными группировками. Соперничество, имевшее глубокие корни: борьба за приоритеты среди группировок, чьи интересы не совпадали; трудность продовольственного обеспечения в достаточном количестве; изнурение, вызванное продолжительными работами, и шок от обстрелов — все это привело к тому, что после пятидесяти трех дней осады нервы напряглись до предела и разногласия вызвали открытую вспышку конфликта. При подготовке к надвигающемуся штурму Джустиниани и Лука Нотарас едва не подрались из-за того, где развертывать пушки — драгоценные в силу их малочисленности. Джустиниани требовал от Нотараса передать пушки под его контроль для защиты стены, прикрывавшей Город с суши. Тот отказался, полагая, что они могут понадобиться для защиты приморских стен. Поднялся яростный спор. Джустиниани угрожал пронзить Нотараса мечом.