Роджер Кроули - Константинополь. Последняя осада. 1453

«Воистину, они завоюют Константинополь. И впрямь их предводитель будет превосходным предводителем. И впрямь их армия будет превосходной армией!» — слова, приписываемые Пророку.

Османские войска валили в Город, и видно было, как турецкие флаги развевались над башнями. Среди гражданского населения распространилась паника. По улицам пронесся крик: «Город взят!» Люди бросились бежать. Братья Боккьярди на стенах близ Цирковых ворот увидели, что солдаты покидают свои позиции. Они сели на лошадей и устремились на врага, заставив его отступить на некоторое время. Однако они очень быстро поняли: ситуация безнадежна! Турецкие воины бросали на них сверху метательные снаряды. Паоло получил ранение в голову. Боккьярди осознали, сколь серьезная опасность нависла над ними: их вот-вот могли окружить. Паоло взяли в плен и убили, но его братья сумели пробиться со своими людьми к Золотому Рогу. В гавани раненый Джустиниани услышал, что оборона прорвана, и «приказал трубачам подать его людям сигнал к отходу». Остальным отступать было поздно. Венецианского бальи Минотто и многих видных венецианцев и моряков, сошедших с галер для участия в бою, окружили и взяли в плен у Влахернского дворца. Тем временем на стенах, прикрывавших Город с суши у Мраморного моря, где оборона по-прежнему оставалась прочной, солдаты увидели, что их атакуют с тыла. Многие погибли. Другие, в том числе командиры — Филиппо Контарини и Димитрий Кантакузин, — были окружены и взяты в плен.

Смятение с ужасающей быстротой охватило Город. Прорыв линии фронта оказался столь внезапным и впечатляющим, что многих застиг врасплох. В то время как одни покинули стены, прикрывавшие Константинополь с суши, и бросились к Золотому Рогу в надежде попасть на борт корабля, другие бежали к месту боя. Встревоженные шумом битвы, некоторые из горожан спешили к стенам оказать помощь воинам. И тут они столкнулись с первыми бандами мародеров из числа турецких солдат, ломившихся в Город. Турки «атаковали их с большим гневом и яростью» и отрезали от остальных. Именно смесь страха и ненависти привела к начавшейся в Городе резне. Османские солдаты, неожиданно для себя обнаружившие, что находятся в лабиринте тесных улочек, растерялись и испугались. Они рассчитывали встретить большую и стойкую армию. Казалось совершенно невозможным, что две тысячи человек, толпившихся у укреплений, и есть все защитники византийской столицы. В то же время недели страданий и насмешки, которыми осыпали осаждающих греки со стен, ожесточили турок и сделали их безжалостными. Теперь Городу предстояло расплатиться за отказ от капитуляции, предложенной ему. Поначалу турки убивали, «чтобы вызвать великий страх». Некоторое время «каждого, кто им попадался, они сразу же зарубали ятаганами — женщин и детей, старых и молодых, всякого звания». Эта жестокость, вероятно, возрастала из-за того, что кое-где население энергично сопротивлялось. Горожане «бросали в них [турок] кирпичи и швыряли камни сверху… и кидали огонь». Улицы стали скользкими от крови.

Флаги султана развевались на башнях линии тех стен, которые прикрывали столицу с суши, и таким образом среди турок быстро распространилась весть о взятии Города. Османский флот усилил атаки со стороны Золотого Рога, а поскольку обороняющиеся ускользнули, моряки стали открывать одни за другими ворота, ведшие в Константинополь с моря. Вскоре Платейские ворота, примыкавшие к венецианскому кварталу, распахнулись, и группы осаждающих стали проникать в самое сердце Города. Затем известие о захвате Константинополя по побережью достигло и Хамзы-бея, находившегося с флотом на Мраморном море. Желая принять участие в грабеже, моряки повернули свои корабли к берегу и начали приставлять к стенам штурмовые лестницы.

На какое-то время всеобщая резня продолжалась: «Весь Город наполнился людьми, убивавшими или убиваемыми, спасавшимися или преследовавшими», — писал Халкокондил. Охваченные паникой, все думали теперь о том, что считали самым важным. В то время как итальянцы спешили к Золотому Рогу, ища спасения на своих кораблях, греки укрывались в домах, пытаясь защитить своих жен и детей. Одних хватали по пути. Других застали дома, и они могли «видеть, как их жен и детей уводят в плен, а имущество расхищают». Однако некоторые, придя домой, «попадали в плен сами, и их вязали вместе с самыми близкими друзьями и женами». Многие из тех, кто добрался до своих жилищ раньше незваных гостей, понимали, чем грозит им плен, и погибали, защищая свои семьи. Люди прятались в погребах, цистернах или в смятении скитались по Городу, со страхом ожидая, что их возьмут в плен и убьют. Драматическая сцена разыгралась в церкви Святой Феодосии близ Золотого Рога. 29 мая было днем святой, чей праздник справлялся с усердием и благоговением в течение столетий существования ее культа и с тщательным соблюдением соответствующего ритуала. Фасад храма украшался розами, распускавшимися в это время года. У гробницы святой совершалась традиционная всенощная, и всю короткую летнюю ночь мерцали зажженные свечи. Ранним утром процессия с участием мужчин и женщин двинулась к церкви, слепо веря в чудодейственную силу молитвы. Они несли принятые в таких случаях дары, «чудно украшенные свечи и ладан», когда путь им преградили вражеские воины. Всех участников процессии взяли в плен, а церковь со множеством хранившихся в ней приношений верующих разграбили. Мощи Феодосии бросили собакам. Повсюду женщины, просыпаясь в своих постелях, видели незваных гостей, ломившихся в двери.

Утро медленно тянулось, и турки наконец начали понимать — организованное сопротивление сломлено. Убийства стали совершаться уже «с разбором». Согласно Саад-ад-дину, турецкие воины поступали в соответствии с предписанием «резать их [византийцев] стариков и брать в плен молодых». Акцент теперь делался на захват пленных в качестве добычи. Началась охота за ценными рабами — молодыми женщинами, красивыми детьми. Ее вели солдаты иррегулярных войск — люди «разных народов, обычаев и языков», в том числе и христиане, которые находились в первых рядах и «грабили, разрушали, расхищали, убивали, оскорбляли, хватали и обращали в рабство мужчин, женщин и детей, старых и молодых, священников и монахов, людей всякого возраста и звания», как писал Критовул. Христиане приводили множество рассказов о зверствах, османские хронисты упоминали о них куда меньше, но нет сомнений — в то утро произошло немало страшных сцен. Сохранилось большое число «моментальных снимков» зрелищ, которые, согласно Критовулу, в целом протурецки настроенному греческому писателю, являлись «страшнее любой трагедии, вызывая ужас и сожаление». Женщин «насильно выволакивали из их спален». Детей отрывали от родителей. Стариков, которые не могли бежать из своих домов, «безжалостно убивали», равно как и «слабоумных, старых, прокаженных и дряхлых», «новорожденных младенцев выбрасывали на площадь». Женщин и мальчиков захватывали силой. Группы кое-как «рассортированных» невольников затем связывались вместе теми, кто их взял в плен. Они «безжалостно тянули их, вели, оттаскивали друг от друга, тащили, немилосердно и постыдно гнали на перекрестки, оскорбляя их и совершая ужасные вещи». Те, кто выжил, «в особенности молодые и скромные женщины из знатных и богатых семей, которые по большей части сидели дома», получили столь сильную душевную травму, что едва не умерли. Некоторые девушки и замужние женщины предпочли броситься в колодцы, чем терпеть то, что их ожидало. Между мародерами вспыхивали драки за самых красивых девушек, иногда приводившие к смертельному исходу.