Элизабет Херинг - Ваятель фараона

Никогда Тутмос не работал так долго над моделью, как в этот раз. Почему же он старается приблизить лицо царя к скульптуре Бака? Конечно же, только для того, оправдывает он себя, чтобы в сравнении лучше познать разницу и еще больше уверовать в свою правоту?

Много брани пришлось выслушать Хори на этой неделе. Ничего удивительного, что он постоянно хватается за свой амулет и никак не может угодить мастеру. Ничего удивительного нет и в том, что он уронил первый же гипсовый слепок с глиняной модели. При этом Хори умудрился даже повредить глиняную голову, так что Тутмосу пришлось ее восстанавливать заново. Злой и расстроенный мастер в конце концов сам сделал гипсовый слепок с "несчастной головы", как он ее прозвал. Тутмос успокоился только тогда, когда уже готовая модель была поставлена на полку у стены мастерской.

6

Тутмос лежал с закрытыми глазами на своей лежанке. В комнате темно, и кроме его собственных вздохов не слышно ни звука. А на улице сияло солнце, и весь город пребывал в радостном возбуждении. Наконец-то молодой царь вместе со своими придворными прибыл в город! Правда, ни храм, ни дворец еще не готовы. Но Эхнатон не придавал этому значения, подобно художнику, которому готовое произведение доставляет меньше удовольствия, чем работа над ним. Царь едва сумел дождаться часа, когда его нога ступит на священную землю, которую Атон, его божественный отец, избрал местом его пребывания.

Помещения во дворце, предназначенные для царской супружеской четы и для царевны, были спешно убраны и приведены в порядок. Отделка больших парадных залов еще продолжалась, но все передавали слова царя о том, что удары долот звучат в его ушах, как музыка.

Тутмоса не привлекли к этой работе. Ему с трудом удалось добиться, чтобы его скульптуры попали на большую выставку, устроенную во дворце к приезду царя. Здесь были собраны для обозрения работы всех скульпторов города. Но Бак, глава скульпторов, "забыл" известить об этом Тутмоса. На счастье, Тутмос узнал - пока еще не было поздно - обо всем этом от Хори, который в праздничный вечер охотно шатался по улицам города. Когда Тутмос возмущенно напомнил Баку о себе, тот холодно извинился. На другое утро, незадолго до того, как царь со своей свитой прибыл на выставку, Тутмос вместе с Хори принес свои модели. Он очень огорчился, узнав, что Бак отвел для них самые худшие места. "Что я выиграл от того, - думал он с досадой, что изобразил царя почти так, как этого хотел Бак? Для чего я это сделал? Разве не обманывал я себя, когда говорил, что делаю это для сравнения? Разве я сделал это не для того, чтобы умиротворить Бака, которому и так никогда не перечил?"

Выражение лица Бака нисколько не изменилось, когда он взял в руки последнюю работу своего ученика. Ни радости, ни удовольствия не было на лице Тутмоса. Его мучила мысль, что правда не может сочетаться с трусостью.

Пока модели по указанию Бака расставляли по местам, Тутмос ходил взад и вперед по дорожке. Внезапно его голова начала раскалываться от боли.

Не раз уже повторялись у него эти боли в разгар работы. Обычно они начинались в висках и отдавали в затылок, заставляя выпускать резец из рук. Но такой сильной боли, как в этот день, он никогда не ощущал. Он даже мельком не взглянул на выставленные ценные вещи, осмотр которых в другое время несомненно доставил бы ему удовольствие. Не обратил он никакого внимания и на большие каменные чаши с ребристой поверхностью, внутри которых были искусно выращены крохотные садики из цветов лотоса, папируса и гранатового дерева. Даже вид каменной лягушки с широко раскрытым ртом, сидящей в центре садика, не вызвал у него улыбки. И когда Хори, разместив последнюю модель своего мастера, остановился у стола, на котором были разложены серебряные зеркала и широкие ожерелья, украшенные драгоценными камнями, с золотыми застежками в виде бутонов, Тутмос поспешил в тень, под навес, где он сел на корточки и закрыл глаза. Он думал, что сумеет успокоить боль, разрывающую его голову на части.

Никто не обратил на него внимания. Даже Ипу прошел мимо, не сказав ни слова. Было видно, что он спешил.

- Господин! Может быть, проводить тебя домой? - спросил Хори, который подошел, наконец, к своему мастеру и пристально вглядывался в его лицо, пытаясь понять, что с ним случилось.

- Нет, оставайся здесь! - коротко ответил Тутмос и поднялся. - Я как-нибудь дойду сам.

И он ушел, сжав зубы. Солнце припекало его непокрытую, разламывающуюся от боли голову. Взять один из зонтиков от солнца, сделанных из страусовых перьев (их ручки из черного дерева были инкрустированы золотом) и поставленных здесь для высших сановников, у него просто не хватило смелости.

Придя домой, Тутмос сразу же занавешивает окна и ложится в постель. Он пытается отогнать сверлящие мозг воспоминания о картинах, которые видел, но это ему не удается. Тутмос лежит с закрытыми глазами, но все равно перед ним мелькает бесконечный хоровод разноцветных мерцающих звездочек, еще более усугубляющий его страдания. Он зажимает уши руками, но даже едва уловимые звуки, все же доносящиеся до него, причиняют ему мучения.

Что это? Не открылась ли дверь?

Тутмос резко повернулся. Его ослепляет яркий солнечный свет. Испуганно смотрит он на темную фигуру, стоящую в дверях.

- Так вот где ты лежишь, Тутмос! - сказал низкий голос. - Я прошел через все помещения большого дома и не нашел ни души. В спальне стоит твоя кровать, а ты улегся в доме своего подмастерья.

- К чему мне все это немое великолепие, Пенту? - едва ворочая опухшим языком, возразил Тутмос, который узнал по голосу врача. - К тому же кто знает, смогу ли я оставить этот дом со всем, что в нем есть, за собой? Поэтому уж лучше вовсе к нему не привыкать.

Врач подошел к больному и взял его за руку.

- Ты говоришь так, потому что болен, Тутмос! Только когда люди заболевают, они начинают плести подобные глупости!

Он наклонился над Тутмосом.

- Твоя кровь не кипит, - сказал он уверенно, - да и пульс бьется не чаще, чем обычно.

- Червь сидит у меня не в крови, - возразил Тутмос, - а в голове.

- Так-так! - протянул Пенту и положил свою ладонь на лоб Тутмосу. - Ты говоришь... в голове, а может быть, в желудке? Тебя не тошнит?

- Тошнит, но...

- Так я и думал! Все же большинство людей едят слишком много. За счет одной четвертой того, что люди съедают, они живут. За счет же остальных трех четвертей живем мы, врачи!

Несмотря на мучившие его боли, Тутмос смеется. Он смотрит на Пенту, лицо которого стало надменным. "Эти врачи, - думает Тутмос, - считают, что они понимают все, что происходит в наших внутренностях, и могут определить, что мы съели".

Вслух он говорит:

- Может быть, ты и прав, Пенту. Но я довольствуюсь очень немногим.