Элизабет Херинг - Ваятель фараона

Между двумя подогнанными одна к другой формами спрессовывалась сырая глина. Когда обе половины раскрывалась, получался сырей слепок. Затем, прежде чем подвергнуть его обжигу, слепок покрывали глазурью. Фигурки имели глаза, нос, рот, уши и волосы. Такие "ответчики" изготовлялись в мастерской в большом количестве, так как жрецы храма Амона были тоже не бессмертны, и если уж в этом мире они стремились избегать тяжелой работы, то совсем не испытывали желания трудиться на тростниковых полях в мире важности.

Со временем Тутмос научился большему, чем просто быстро и хорошо работать. Он научился жить среди людей. Когда в мастерскую входил надсмотрщик, Тутмос опускал глаза и поднимал их лишь в том случае, если тот к нему обращался. Когда смеялся кто-нибудь из мастеров, Тутмос смеялся вместе с ним. Однако сам он не решался шутить, боясь задеть кого-либо своей шуткой. Он ведь здесь самый маленький и ничтожный.

Тутмос был на неплохом счету у своего мастера, и ему иногда разрешали посетить мать. Она работала в ткацкой мастерской, день за днем сидя перед своим станком, ее волосы поседели, а спина согнулась.

Однажды, когда Тутмос шел к матери, он увидел у колодца двух молодых служанок. Одна из них только что зачерпнула воду кожаным ведром и наполняла глиняные сосуды, другая сидела рядом на камне и пила из ладони. Все это было очень обычно и, может быть, не привлекло бы его внимания. Но когда он уверенным шагом проходил мимо, сидящая на камне девушка крикнула:

- Эй, парень! Разве ты не хочешь напиться? Ведь сегодня жарко!

И она брызнула в него водой. Капли попали в лицо и на грудь. Тутмос смотрел на девушку разгневанный и в то же время обрадованный. Его взгляд падает на большие черные глаза, и он видит, что веки обрамлены длинными ресницами, а нос и лоб представляют собой как бы одну линию. И ему кажется, что он никогда раньше не видел такого женского лица. Тонкие крылья носа, губы, раскрывающиеся, как лепестки цветка, нежное закругление подбородка. И хотя непреодолимая сила тянет его к девушке, что-то еще более властное заставляет бежать, бежать без оглядки. И уже издали до него доносятся слова второй девушки:

- Оставь его в покое! Что ты хочешь от него? Ведь он еще совсем ребенок!

Запыхавшись, прибежал Тутмос в ткацкую мастерскую. Мать только мельком взглянула на него. Сегодня она еще не выткала столько локтей полотна, сколько ей было положено. А ведь скоро стемнеет.

Тутмос сел на корточки подле нее и следил за челноком, который скользил взад и вперед, все время взад и вперед.

- Мама, - говорит он внезапно, - у тебя не найдется для меня немного полотна, чтобы я мог сделать из него передник и не ходил голым, как ребенок?

Но у нее, которая каждый день ткет полотно локоть за локтем, нет ни кусочка, чтобы прикрыть наготу своего сына! Она утешает его:

- Если мне удастся сделать больше, чем положено, я попробую попросить надсмотрщика, чтобы он разрешил подарить тебе кусок полотна.

Тутмос остается в ткацкой мастерской и ужинает там. Служительница, которая работала на кухне, знала его. Она сунула мальчику теплую лепешку. Но как он ни вглядывался в лица входящих и выходящих женщин, он не находит ту, которую ищет.

Тутмос не встретил ее ни на следующий день, ни позднее. Ее не было ни на камне возле колодца, ни в житнице, где работали его сестры. Он видит это лицо только на ночном небе, между луной и вечерней звездой. А когда он днем сидит за своей работой и раскрывает форму, чтобы вынуть фигурку "ответчика", он видит это улыбающееся лицо на невыразительной глиняной головке. И вот молодой мастер берет ком глины, мнет его и лепит, лепит и опять мнет: длинные прямые волосы, прямая линия лба и носа, большие, цвета темной ночи глаза, губы, подобные лепесткам цветка. Только веки с длинными, оттеняющими глаза ресницами у него не получились.

- Поторопитесь, люди! - слышит Тутмос. Он знает, что это голос надсмотрщика. Тот разговаривает с работающими у печи для обжига. "Сейчас надсмотрщик окажется за моей спиной", - думает Тутмос. Он сминает вылепленную им головку девушки и этой глиной наполняет форму.

Вечером Тутмос взял в свою каморку комок сырой глины и при свете просыпающегося дня, до того как все поднялись, снова вылепил головку. На этот раз она получилась лучше. Он спрятал ее в охапке соломы, на которой спал. Какое-то большое чувство охватило его. Чувство, которое он раньше не испытывал: оно было вызвано не красотой цветка, не видом летящей птицы. Его руки смогли сделать лицо человека!

Смог ли он воплотить душу девушки в мертвом материале? Останется ли она с ним, даже если он никогда больше не встретит юную служанку?

В один из последующих вечеров Тутмос опять отправился к своей матери. Может быть, она уже приготовила ему кусок материи, о котором он ее просил. Тогда он будет носить набедренную повязку не из грубого крестьянского полотна, а из "царского", такого, какое его мать ткет для жрецов.

Да, мать уже приготовила ему подарок! Неутомимо сидела она у станка с рассвета до поздней ночи, до тех пор, пока надсмотрщик не похвалил ее. Тут она положила руку на сердце и обратилась к нему со своей просьбой. Надсмотрщик сам отрезал большой кусок полотна и отдал ей.

Она не смогла отказать себе в удовольствии собственными руками надеть на сына повязку. Она оборачивает материю вокруг его бедер и спереди затягивает узел, протянув один конец материи под другим и оставив его ниспадать в форме треугольника.

- Теперь ты выглядишь, как воин, как твой отец, когда он был так же молод, как ты, - говорит мать, с гордостью глядя на сына.

Кто-то выкрикивает ее имя. И Тутмос видит, как мать вся съеживается.

- Уходи, сынок, - говорит она. - Мне еще надо носить воду.

- Я сделаю это за тебя!

- Нет, Тутмос, нехорошо, если ты попадешься ему на глаза.

- Кому, мама?

- Панеферу, брату Баты, которого убил твой отец.

Она ставит на плечо сосуд и уходит. Тутмос слышит звук ее усталых шагов, направляющихся к колодцу. Эти шаги еще более медленны, когда она идет обратно, в гору. Мальчик прячется за угол прядильной мастерской, и Тени проходит мимо, не замечая его, видимо, думая, что он уже ушел.

Потом он слышит, как открывается и закрывается дверь, снова слышит грубый голос. И вдруг раздается звон падающего па пол и разбивающегося сосуда.

"Она упала, - думает мальчик с испугом, - у нее совсем нет сил".

Внезапно до него доносится стон. Сердце его сжимается. Сам не понимая, что делает, он распахивает дверь, в которую вошла мать. Тутмос видит ее лежащей на полу, он видит, как мужчина бьет ее ногам".

- Не трогай ее! - кричит он. - Бей лучше меня! Удивительно! В сердце мальчика кет страха, оно наполнено лишь безграничным гневом. Он пристально смотрит в лицо стоящего перед ним Панефера. Тутмос хорошо запомнит это лицо: маленький пухлый рот, торчащие уши, сросшиеся на переносице брови. Прежде чем Панефер успел произнести хоть слово, мать вскочила на ноги, схватила сына за руку и вытолкнула его за дверь.