Николя Верт - История Советского государства. 1900-1991

Ворвавшаяся в общество свобода слова должна была неминуемо привести к дискуссиям, сопротивлению и многочисленным непредвиденным последствиям. Вопрос о сталинизме повлек за собой и вопрос о его истоках. Не соответствовало ли возникновение такого феномена, как сталинизм, духу «русской традиции» (термин Т.Самуэли), на протяжении веков неизменно пренебрегавшей демократией (И.Клямкин, В.Селюнин)? Какова в действительности роль личности Сталина, который отверг правильный по существу проект Ленина и в 30-е гг. возродил «военный коммунизм», узаконенный мифом об осажденной крепости (М.Шатров, Р.Медведев)? В какой мере связано утверждение тоталитаризма с «международными силами» (под которыми подразумевалось «всемирное еврейство»), виновными в разрушении старой Москвы при Кагановиче, в коллективизации деревни, приписываемой Яковлеву-Эпштейну, в терроре, организованном преемниками Ягоды и Ежова в НКВД, такими, как Розаль, Паукер, Берман, Рапопорт, Коган и т.д. (В.Кожинов)? В связи с вопросом о сталинизме встал вопрос о природе общества, которое из него возникло: социалистическое ли это общество? Есть ли разница между социализмом и сталинизмом? Если и был социализм, то какой? Казарменный, первоначальный, но все же социализм, несмотря на все его недостатки? Третий сюжет дебатов: какие ценности надо теперь поставить во главу угла, чтобы осуществить необходимое моральное возрождение общества? Национальные, то есть прежде всего русские, коренившиеся в исконной традиции взаимопомощи крестьянских общин, в христианской морали, или «общечеловеческие ценности», которые препятствовали бы торжеству «русской идеи», способной вскормить шовинизм и антисемитизм, скрытые в народе.

Гласность, безусловно, оживила старые споры между либеральными «западниками» и «славянофилами», теперь именуемыми «русофилами». Когда же настало время кардинального пересмотра всей совокупности отношений между бывшими союзными республиками, то есть прежде всего между Россией и «прочими», прежние идейные расхождения не замедлили превратиться в политическую конфронтацию.

«Сведение счетов» между различными группировками: «либералами», участвовавшими в прошлом в официальных структурах и расколовшимися на «осторожных реформаторов» и открытых противников реформ; «русофилами», также разделившимися на «сталинистов» и «антисталинистов», — было еще наименьшим злом гласности, которая гораздо больше ощущалась в крупных интеллектуальных центрах, чем в маленьких провинциальных городах. Как не без юмора писал один читатель «Огонька» в июле 1988 г., «существует «гласность 1» в Москве, «гласность 2» в Киеве, «гласность 3» в Черкассах и «гласность 4» в Миргороде или в Конотопе. Такая многоступенчатая гласность может ли считаться гласностью?».

Тем не менее вот уже три года, как критика и гласность успешно завоевывают все новые сферы общественной жизни и средства массовой информации (телевидение и радио), несмотря на ожесточенную оппозицию и серьезные препятствия. Более не осталось запретных тем, и газетные киоски переполнены сотнями изданий-однодневок, свободных от какой-либо цензуры. Однако параллельно прогрессируют и их «издержки».

Распространение гласности усилило растерянность и разобщенность умов: что могли думать о социальной справедливости трудящиеся, зарабатывавшие 150 руб. в месяц, посмотрев фильм «Запретная зона», в мельчайших подробностях показавший привилегии номенклатуры, или думать о прошлом своей страны студенты, ставшие свидетелями неожиданного исчезновения экзамена по истории КПСС, в течение десятилетий бывшего важнейшим предметом, под тем предлогом, что все учебники должны быть «осовременены»?

Гласность подняла на новый уровень недовольство существующим порядком и поощрила самые разнообразные формы протеста против него и в итоге политизацию и идеологическую поляризацию все более широких слоев общества, происходившие на фоне резкого ухудшения условий жизни и экономического кризиса, Именно этот процесс определял социально-политическую динамику пяти последних лет. Все большее недовольство стало возникать в самых различных социальных слоях: и в интеллигенции, и среди рабочих. С 1986 — 1987 гг. гласность, выражавшаяся в подробных описаниях сразу привилегий элиты и граничащих с абсолютной нищетой условий жизни «класса-гегемона», растила чувство злости человека-труженика против номенклатуры. Гласность и пропаганда реформ освободили социальные процессы, которые начали трансформировать растворенное в рабочей среде недовольство в настоящее, организованное и структурированное движение общественного протеста — к вящему изумлению как правительства, так и интеллигенции, долгое время считавшей себя единственным социальным слоем, способным инспирировать общественное сопротивление власти. И все же наиболее потрясающие — ив конечном счете наиболее опасные для горбачевского проекта перестройки — выражения недовольства возникли в националистических движениях и в огне межнациональных конфликтов.

В этих условиях новое руководство должно было расплатиться по долгам своих предшественников: за извращения, связанные с «построением социализма в одной стране» и дискредитацией подлинного интернационализма; за сталинскую национальную политику, предельно бюрократическую и репрессивную; за брежневскую «кадровую политику», которая пыталась обезвредить бомбу замедленного действия национального вопроса, систематически опираясь на бюрократические региональные «мафии» и не желая решать ни одной серьезной проблемы, связанной с отношениями между различными республиками внутри Союза. С началом демократизации и восстановления исторической правды накопившееся за долгое время напряжение разрядилось в стремительно нараставших центробежных силах. Так, годовщина подписания советско-германского пакта 1939 г. (впервые за многие годы оказавшегося в центре внимания печати) стала поводом для массовых манифестаций 23 августа 1987 г. в столицах трех Прибалтийских республик. Эти выступления положили начало процессу, завершившемуся позднее провозглашением независимости этих республик.

Связанная с национальными отношениями напряженность возникла почти во всех республиках. Она затронула самые разные вопросы, от требований признания государственного статуса национального языка (сформулированных сначала в Прибалтийских республиках, затем на Украине, в Грузии, Молдавии, Армении, а в конечном счете, по мере расширения и углубления движения, выдвинутых и в остальных республиках: РСФСР, Белоруссии, Азербайджане и мусульманских республиках Средней Азии) до возвращения на историческую родину депортированных народов. Вставшие в центр внимания национальные проблемы привели к обострению конфликтов между русскими «колонизаторами» и представителями «коренных» национальностей (прежде всего в Казахстане и в Прибалтике) или между соседними национальностями (грузины и абхазы, грузины и осетины, узбеки и таджики, армяне и азербайджанцы и т.д.), сожительствовавшими и мирно, и враждуя по обе стороны искусственно проведенных центральной властью границ. Наиболее трагические формы принял конфликт между армянами и азербайджанцами по поводу Нагорного Карабаха, в 1923 г. присоединенного к Азербайджану, несмотря на армянское большинство его населения. В феврале 1988 г. армяне этой автономной области в составе Азербайджана официально потребовали воссоединения с Арменией. Из-за двусмысленной позиции союзного правительства и сопротивления руководства Азербайджана конфликт обострился, а погром армян, учиненный азербайджанцами в Сумгаите, стал прологом к настоящей войне между Арменией и Азербайджаном. Серьезность армянского кризиса заключалась не только в конституционных вопросах, которые он затрагивал, но и в исключительном потенциале самоорганизации масс. Его последствия были многообразны: волна общих забастовок, прокатившаяся в течение нескольких месяцев сначала по Степанакерту, административному центру Нагорного Карабаха, потом по всей Армении; создание комитетов содействия и координации, которые на равных стали вести переговоры с местными и центральными властями; грандиозные демонстрации, собиравшие сотни тысяч людей. Впечатляющие результаты подтвердили уроки массовых взрывов в различных странах Восточной Европы: большая часть местных властей встала на сторону масс, разделив и поддержав их требования. В начале 1990 г., после того как Литва провозгласила свою независимость, а переговоры о Нагорном Карабахе зашли в тупик, стало очевидным, что центральная власть не в состоянии использовать экономические связи в процессе радикального пересмотра федеративных отношений, что было единственным способом предупредить — или хотя бы приостановить — распад Советского Союза.