Михаил Мельтюхов - Упущенный шанс Сталина

13 июня Шуленбургу было вручено заявление ТАСС, переданное в 18.00 по радио и опубликованное 14 июня в прессе, которое опровергало слухи о "близости войны между Германией и СССР"969. Этот документ традиционно рассматривается в историографии как приглашение Германии на переговоры970. В.Я. Сиполс полагает, что это было то самое обращение советского руководства к Германии, которое предлагал Шуленбург Деканозову в начале мая971. Во всяком случае в нем содержалось опровержение слухов о близкой советско-германской войне по инициативе Германии или СССР, о ведущихся советско-германских переговорах и одновременно решалась задача маскировки советских военных приготовлений, которые 12–15 июня вступили в заключительную стадию. Все более явное стремление Москвы инициировать переговоры с Берлином зачастую рассматривается в историографии как свидетельство "о полном отрыве советского руководства от реальной действительности"972. Но если посмотреть на эти его действия с другой стороны, то они окажутся полностью логичными и обоснованными. Готовясь к нападению на Германию, советское руководство не могло не задумываться над пропагандистским обоснованием этого своего шага. Почему бы не предположить, что советско-германские переговоры были нужны Москве не для их успешного завершения или затягивания, а, во-первых, для маскировки последних военных приготовлений и, во-вторых, для их последующего срыва, что дало бы Москве хороший предлог для начала военных действий. Подобное предположение подкрепляется схожими действиями СССР в отношении своих западных соседей в 1939–1940 гг.

Но в Берлине были озабочены тем, чтобы "не дать Сталину возможности с помощью какого-либо любезного жеста спутать нам в последний момент все карты"973, поэтому Германия не отреагировала на это заявление. 14 июня в Берлине состоялось последнее большое совещание у Гитлера перед походом на Восток, в ходе которого военные доложили, что все намеченные мероприятия будут завершены к вечеру 21 июня, и было уточнено время начала наступления. 17 июня приказ о нападении был разослан в войска974. Со своей стороны советское руководство продолжало попытки втянуть Германию в переговоры. 18 июня в Берлин было передано предложение о новом визите Молотова, 21 июня советская сторона по дипломатическим каналам старалась выяснить причины "недовольства Германии"975. Но все было напрасно — Берлин упорно молчал, а в 3.15 утра 22 июня Германия внезапно напала на Советский Союз.

Взаимоотношения СССР с великими державами Европы в 1939–1941 гг. напоминают классический треугольник, каждая из вершин которого (Лондон, Берлин и Москва) стремилась к использованию в своих целях противоречий соперников. В начале Второй мировой войны советскому руководству удалось использовать экспансионистские устремления Германии для ослабления позиций Англии и Франции в Европе, что рассматривалось в Кремле как важная предпосылка для советской экспансии. Изучение событий 1939–1941 гг. показывает, что речь шла не о "сговоре" СССР с Германией и не о "близорукой" политике Кремля. Как справедливо отметил П.П. Севостьянов, "не Советский Союз "использовался" Германией, как изображает дело большинство буржуазных (а теперь и отечественных. — М.М.) историков, а наоборот, имело место мастерское использование советской дипломатией империалистических противоречий в большом историческом масштабе"976. Кроме того, тяготы войны создавали в оккупированной Европе устойчивые антигерманские настроения, что открывало новые возможности для расширения деятельности компартий и усиления советского влияния. За свою довольно ограниченную поддержку Германии, не переходившую границ благожелательного нейтралитета, Москва добилась признания Берлином советской сферы влияния в Восточной Европе.

Улучшение отношений с Германией привело к ухудшению англо-советских и франко-советских отношений, которые особенно обострились на рубеже 1939–1940 гг., когда Англия и Франция готовились начать войну с СССР. Ныне наиболее крайнюю позицию в оценке отношений между Москвой, Лондоном и Парижем осенью 1939 — зимой 1940 г. занял С.З. Случ, полагающий, что "Советский Союз в одностороннем порядке осуществлял активную поддержку и помощь Германии и уже в силу этого не был нейтральным государством, что создавало совершенно легитимную основу для Англии и Франции… предпринять в отношении СССР адекватные ответные действия, в том числе бомбардировку нефтепромышленных районов на Кавказе, посылку войск на помощь Финляндии и другие акции, включая объявление войны". По его мнению, лишь опасения, что это может подтолкнуть Москву к дальнейшему сближению с Берлином, удержало западных союзников от реализации этих мер977. Наверное, с точки зрения юридических положений о нейтралитете подобное мнение имеет определенные основания, но оно совершенно не учитывает, что реальная международная обстановка всегда сложнее строгих юридических формул. Если встать на приведенную точку зрения, то СССР должен был полностью изолироваться от внешнего мира и никак не реагировать на события, происходившие у его границ. Тем самым, следует отказать Москве в праве иметь и отстаивать собственные внешнеполитические интересы.

Понятно, что своими действиями Кремль ущемлял интересы других стран, но, как бы то ни было, это является аксиомой внешнеполитической стратегии любого государства. Почему же лишь Советскому Союзу подобные действия ставят в вину? Не говоря уже о том, что вышеприведенный тезис можно с таким же успехом применить и к западным союзникам. Разве не Англия и Франция "в одностороннем порядке осуществляли активную поддержку и помощь Германии" на протяжении всех 1930-х гг., что, видимо, создавало для СССР "совершенно легитимную основу предпринять адекватные ответные действия" в отношении этих стран. И удержало советское руководство от этого лишь опасение, что это может подтолкнуть Англию и Францию к дальнейшему сближению с Берлином. К тому же, как мы видели, ни о какой "активной поддержки и помощи Германии" со стороны СССР не было и речи. В любом случае, Италия или, например, Швеция в гораздо большей степени поддерживали и помогали Германии, но к Риму или Стокгольму со стороны Лондона и Парижа претензий не возникало. Не говоря уже о том, что экономическая блокада Германии и претензии на досмотр судов нейтральных стран со стороны западных союзников были откровенным нарушением прав и интересов этих стран. В этом смысле трудно однозначно определить, кто именно являлся большим агрессором в отношении этих нейтральных государств, Германия или Англия и Франция.

Возвращаясь к тезису С.З. Случа, следует отметить, что не столько опасения относительно советско-германского сближения, сколько германские операции в Скандинавии и Западной Европе устранили всякую угрозу СССР со стороны Англии и Франции. Однако изменение соотношения сил в англо-германо-советском "треугольнике" по мере роста военных успехов Германии вело к изменению советской позиции. Уже весной 1940 г. были внесены существенные коррективы в коминтерновскую пропаганду. Москва все более активно отстаивала свои интересы в Восточной Европе и на Балканах, советское военное командование завершало разработку плана войны с Германией. Английское руководство, хотя и опиралось на растущую экономическую поддержку США, понимало, что выиграть войну с Германией без активного участия в ней СССР невозможно, и поэтому вплоть до 22 июня 1941 г. стремилось любыми средствами ухудшить советско-германские отношения, чтобы отвлечь германские войска на Восток. Со своей стороны германское руководство, освободившись от сухопутного фронта в Европе, но не сумев вывести Англию из войны, было заинтересовано в том, чтобы не допустить объединения Лондона и Москвы, устранить потенциальную угрозу с Востока и овладеть сырьевой базой СССР для дальнейшего ведения войны.